По карте[59]
видно, что, скажем, выход в Океан через Босфорский пролив на северо-востоке ойкумены находится недалеко от входа в Адриатику из Океана на северо-западе, и этим могут объясняться резкие переходы Одиссея, Геракла, аргонавтов и других путешественников из северо-восточной части ойкумены (Черного моря) в западную часть (Адриатику и Тирренское море)[60] и в обратную сторону, или из Черного моря в Индийский и Южный океаны к истокам Нила (как у аргонавтов и Ио), или с Гибралтара на Кавказ (как у Геракла).В книге Хайнца Варнеке опубликована близкая нашей карта географического горизонта «Одиссеи»[61]
(см. илл. 9), на которой изображены те же, что у нас, открытые незамкнутые очертания проливов, но в которой не сделан следующий логический шаг — соединить через них Средиземное море с Океаном.Ближе всех к нашей карте стоит «Гомеровская картина мира», изготовленная Вильгельмом Дёрпфельдом[62]
— здесь все заливы, кроме Отрантского, ведут непосредственно в окружающий Океан, при этом, правда, все путешествие Одиссея помещено в Западное Средиземноморье (см. илл. 10).Констатация того, казалось бы, простого и очевидного факта, что проливы соединяют Средиземное море с Океаном[63]
, приводит к важным выводам космологического, географического и мифологического порядка, о которых в дальнейшем пойдет речь.Соединение Средиземноморья с Океаном через реки и проливы постулировалось тем, что, как мы видели выше, во времена Гомера греки полагали, что все реки ойкумены, как и моря, были детьми единого родителя — Океана — и имели в нем свои истоки. В ранней греческой традиции египетский Нил и скифский Танаис-Дон, как и колхидский Фасис, разделявшие материки, мыслились вытекающими из мирового Океана, что определялось умозрительной космологической моделью, представляющей Землю окруженной Океаном[64]
. Даже Дунай каким-то образом мог впадать в Океан, если верить Диодору Сицилийскому (V, 25, 2: «Самыми большими из рек, впадающих в Океан, считаются Данубий и Рейн…»)[65] и Аполлонию Родосскому, который в своей «Аргонавтике» называет реку Истр «великим рукавом Океана» (Arg. IV, 282: ύπατον κέρας Ώκεανοΐο), и это также связывает плавание аргонавтов по Дунаю с океаническими путешествиями (см. об этом ниже в Главе 8).Глава 5.
Великие средиземноморские проливы как выходы в Океан
Посмотрим теперь, насколько античные свидетельства подтверждают, что выходы из «внутренних» проливов могли восприниматься гомеровским греком как соединение с окружающим ойкумену Океаном. По мере освоения ойкумены некоторые проливы действительно оказались проходами в Океан, а некоторые оканчивались «тупиком» или были «внутренними» проливами, и, если на западе Нашего моря это стало ясно довольно быстро (Гибралтар вел в Океан, Сицилийский и Мессенский проливы оказались «внутренними», а Отрантский пролив не вел никуда, будучи началом большого залива — Адриатики), то на востоке, в районе Черного и Азовского морей, процесс физического и ментального освоения проливов шел долго и противоречиво. Априорные космологические и мифологические схемы, в рамках которых древний грек видел вселенную и ойкумену, долго не давали ему возможности «смириться» с географической асимметрией.
Особенно ярко представление о проливе, ведущем в Океан, проявляется в отношении Черного моря (оно же Понтийское море и Понт Эвксинский). Так, Страбон пишет (I, 2, 10):
В гомеровскую эпоху Понтийское море вообще представляли как бы вторым Океаном и думали, что плавающие в нем настолько же далеко вышли за пределы обитаемой земли, как и те, кто путешествует далеко за Геракловыми Столпами. Ведь Понтийское море считалось самым большим из всех морей в нашей части обитаемого мира, поэтому преимущественно ему давалось особое имя «Понт», подобно тому как Гомера называли просто «поэтом». Может быть, по этой причине Гомер перенес на Океан события, разыгравшиеся на Понте[66]
, предполагая, что такая перемена окажется по отношению к Понту легко приемлемой в силу господствующих представлений.