Куда пропали снегири?

Пришла беда - отворяй ворота. Деньги таяли как снег, и в конце концов истаяли окончательно. Даже мебель кой-какую продали, добрались до шубы, украшений. Отбиться от суда удалось. И когда они с мужем праздновали победу, он вдруг сообщил, что уходит.

-   Куда?

-   Туда, где меня любят и где я испытал настоящее чувство.

Опухла от слёз. Плакала и удивлялась, когда же, наконец, они выльются все, и она сможет сухим взгля­дом всматриваться в реалии жизни. А всматриваться было надо. Безденежье настолько зажало её, что она выла по ночам от страха наступающего дня. И - запи­ла. И - загуляла. Случайные поклонники успокаивали её, боль отходила. Она ещё молода, она ещё сможет устроить свою жизнь.

-   Надоело вам меня слушать?

-   Нет-нет, продолжайте.

Пила долго. И когда уже совсем озверела от угар­ного похмелья, вдруг трезвым взглядом всмотрелась всё в то же, честное зеркало. Увидела старуху. Жал­кую, опухшую. Испугалась.

-   Я сильная женщина. Я смогла бросить пить раз и навсегда. Трудно было, обросла собутыльниками. Но послала их всех однажды подальше, и вот уже пять лет ни капли спиртного. Бывает, даже сижу за столом, ря­дом пьют, а мне хоть бы что. Я сильная...

Правда, она уехала из Челябинска, чтобы начать жизнь с чистого листа. Ей сказали, что в Ханты-Мансийске хорошо идёт торговля. Уехала, оставив квартиру взрослой дочери. Раскрутилась. Начала с малого: шнурков, резинок для волос, ободков, ба­тареек. Дело пошло. На рынке, где она появилась новенькой, сначала насторожились, когда отказыва­лась посидеть после удачной торговли. Но она стоя­ла насмерть. И - стоит. Теперь не зовут, не пригла­шают.

-   Я сильная, у меня есть цель...

Опять ушла курить. Я смотрела в окно и думала о превратностях судьбы, о том, что человек каждый своим путём идёт к цели. У каждого она своя. Поезд тормознул и, впустив новых пассажиров, раскраснев­шихся, с морозца, пошёл дальше. К нам, конечно же, никто не подсел. Купе на двоих. Клетчатые пузатые баулы, по-хозяйски взгромоздившись на верхних пол­ках, отдыхали от московской сутолоки.

-   Киров, Вятка по-новому, - весело объявила Ва­лентина. В руках она держала два мороженых. - Уго­щайтесь. Выскочила, воздухом подышала, - и, лизнув пару раз эскимо, посмотрела на меня уже не колюче и настороженно, а доверчиво, почти по-дружески. - На чём я остановилась?

-   На том, что цель достигнута, больше не пьёте.

-   Цель не достигнута. Моя цель другая. Я должна, понимаете, должна вернуться опять к тому уровню, на котором была. Перед поездом вещи в камеру хранения сдала, а сама зашла в магазин. Вижу - сервиз. Роскош­ный, почти пятьсот баксов. А у меня точно такой был, понимаете? Подарить пришлось, когда от суда отмазы­вались. Ничего, Валентина, сказала я себе, будет у тебя ещё такой сервиз, всё у тебя будет, ещё не вечер...

-   А дочь? Она-то как живёт?

-   Дочь моя... Ну ладно, всё рассказывать, так всё. Дочь в тюрьме сидит.

У дочери красивое имя Христина. Поступила в ин­ститут, но учиться не захотела, пошла работать в бар официанткой. Деньги не ахти какие, но хватало на са­мое необходимое.

Мать присылала из Ханты-Мансийска «вспоможе­ние», на первых порах невеликое. В прошлом году на Новый год приехала, а у Христины новая шуба, рос­кошная, из голубой норки.

-   Говорю: «Откуда?» Молчит. Вижу колечко на ру­ке с непростым камушком. «Откуда?» Опять молчит.

Потом призналась: стала продавать наркотики. «Мам, я только пару раз, деньги нужны, одеться хочется, я больше не буду». Сказала я ей тогда: «С огнём шу­тишь, твой бизнес на беде людской замешан, опом­нись». Обещала. Уехала в Ханты-Мансийск, а через месяц телеграмма: «Срочно приезжай». Посадили Христину, пять лет дали.

Рука невольно поднялась, чтобы перекреститься.

-   Беда, беда, Валентина, помоги вам Господи!

Настороженный взгляд.

-   Вы в Бога верите?

Вздыхаю:

-   А разве можно в Него не верить?

-   Тогда скажите, почему в моей жизни всё так не заладилось? Я ведь работала, не воровала, всё в семью, а муж от меня к другой ушёл, оставил одну с ребён­ком. Да и авария эта... Ведь после неё всё вверх дном перевернулось. А Христина? Я же ничего для неё не жалела, игрушки импортные, куртка не куртка, всё с иголочки. Хотела коттедж купить, забрать её к себе, а теперь с передачами раз в месяц в тюрьму наезжаю. В тюрьме она у меня лучше всех одета. Надсмотрщица говорит: «У вас Христина как кукла по зоне ходит». А я отвечаю, что не хочу её терять, что люблю её, она у меня единственная.

-   Жаль, что нет у вас ещё ребёнка.

-   Был. Ещё до Христины. Но в роддоме на пятый день умер. Подруга посоветовала: «Ты его оставь в роддоме, без тебя похоронят, тогда и забудешь быстро».

-   Господи, как же живёте вы с такой бедой?!

Эти слова вырвались из меня, и я испугалась. А Ва­лентина заплакала. Она плакала устало, обречённо, размазывая по лицу краску. Сильная женщина с изму­ченным саднящим сердцем. Вдруг она стала говорить, поспешно глотая слёзы: