Куда пропали снегири?

Оказывается, не о себе плачет, за маму волнуется. Вот и ещё один, едва заметный след любви. Молитва апостола, современника Христова и друга, здесь, в глубоком овраге близ рязанского села. Чудны дела Твои, Господи! Не плачь, Катюша, сюда едут за исце­лением от недугов, святая пощуповская водичка укрепит мамино больное сердце и твоё сердце укре­пит - верой, красотой и радостью. Плачет девочка, а я ничего не говорю ей, потому что разговор её с мамой сокровенный. Он не для посторонних.

Долго сижу на деревянной скамейке у колодца. Не хочется уходить. А люди идут и идут. Сюда - налегке, обратно - гружёные бутылками с водой и раскраснев­шиеся от купания. Золотая ниточка тропинки в бирю­зовом ковре из разнотравья. Её протоптали ноги тех, кто верит в Божье чудо, в молитву, благословение и любовь. И даже те, кто не верит, находят здесь ра­дость для своего беспокойного сердца. Эта радость -красота Божьего мира, красота русской природы, соки которой способны врачевать, укреплять и успо­каивать.

Уже на монастырском дворе вижу знакомый буке­тик васильков в руках знакомой девочки Катюши. Мокрая косичка, весёлый взгляд.

-   Искупалась?

-   Совсем не страшно. И мама тоже. Она сказала, что у неё теперь силы прибавилось, она без отпуска работать может.

Маленький крестик на простом шнурке.

- Папа купил. Вон там, в лавке. Вам нравится?

Мне очень нравится. Мне вообще нравятся дети с крестиками на простом шнурке. А если в руках у них ещё васильки и они не боятся холодной воды в святых родниках, это самые лучшие на свете дети.

БРОШКА С МАДОННОЙ

Он бросился к моим ногам. Мела позёмка, стели­лась к самым ступням, и мальчик откуда-то сни­зу, от позёмки, жалобно протянул озябшую ру­чонку:

-   Подайте, Христа ради, на хлебушек...

У меня было с собой большое румяное яблоко.

-   Возьми.

-   Лучше деньги, - тоненько протянул мальчик, - лучше деньги, мамка хлеба купит.

Побирушка. Профессиональный побирушка. У во­рот Троице-Сергиевой Лавры их много. Сидят каж­дый на своём месте - спившиеся, непривыкшие рабо­тать женщины с опухшими почерневшими лицами, нечёсаные мужики с похмелья, инвалиды, жестоко выставляющие напоказ культю или изъеденную язва­ми голень. Многих я уже знала в лицо, но мальчика ви­дела впервые. Невостребованное яблоко отправилось в сумку, я была уязвлена таким невниманием к моему гостинцу.

-   Денег у меня нет, - сказала мальчику твёрдым го­лосом, - а мамке передай, пусть работает.

-   Она не может, болеет, у неё по-женски... - как-то отчаянно выкрикнул мальчик и добавил, зло сощурив чёрные глазёнки:

-   Ты жадная, тебе копейку жалко...

Больше я этого «скандалиста» не видела. А недели через две один лаврский монах обратился ко мне с не­обычной просьбой:

-    К нам вчера ночью мальчик прибежал, замёрз, плачет, говорит, дома какие-то дядьки пьют с его мамкой, а его - избили. Он через два балкона спус­тился - и к нам в монастырь. Барабанил в ворота, всех переполошил. Пока живёт в гостинице. Но надо бы сходить к нему домой, он покажет. Не говорите, что вы из монастыря, придумайте что-нибудь, мо­жет, квартиру хотите снять. Нам надо всё выяснить, решить, что с ним дальше делать. Хороший такой па­ренёк.

Уже вечерело, когда мы вышли с ним из лаврских ворот. Это был тот самый нечестивец, я сразу узнала его. А он меня нет, мало ли прохожих мелькает за день перед его глазами.

-    Веди, Сусанин!

Он и повёл. Но повёл как-то странно, петляя по по­садским дворам, как маленький хитрый лисёнок, заме­тая следы и скрываясь от преследователей-охотников.

-    Скоро?

-    Скоро. Вон за тем домом.

Я хотела взять его за руку, но он решительно её отдёрнул. Пришли. Мальчик остался на улице, я по­звонила. Ещё раз, ещё. Никто не открыл. Обратилась к соседям.

-   Да здесь не живёт никто. Хозяин умер, а у сына в Москве квартира.

Что-то намудрил мой Сусанин.

-   Ну что, поговорили? Мамку мою видели? - маль­чик хитренько смотрел на меня, даже, мне показалось, весело.

Поняла, надо клин-клином:

-   Видела. Она сказала, что завтра заберёт тебя из Лавры. Хорошая у тебя мамка, красивая...

Лицо мальчика вытянулось от изумления. Он смот­рел на меня широко открытыми глазами. Потом, види­мо, понял, что я всё придумала, шёл молча, изредка с любопытством на меня поглядывая. Он явно что-то скрывал, но что? Тут я вовремя вспомнила, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Мы оста­новились у киоска со всякой всячиной.

- Можешь выбирать, что тебе хочется. Я угощаю.

Посмотрел с недоверием, насупившись. Потом про­изнёс как можно равнодушнее:

-   Вон ту шоколадку можно?..

-   Ещё!

-   Жвачку вон ту кругленькую?

-   Ещё!

-   Орешки, леденец на палочке, нет, два леденца...

Дело пошло веселее. Он понял, что его не обманы­вают и с интересом изучал приглянувшийся ассорти­мент. Отправились дальше. Мальчик сам вложил в мою руку свою маленькую ладошку. То-то же... Но - молчал. Как ни выпытывала я у него про мамку, где найти её, где их дом - молчал, обсасывая основатель­но и неторопливо большой розовый леденец на палке. Правда, на один вопрос всё-таки ответил:

-   Зовут-то тебя как?