И тогда она взбунтовалась против собственного тела, понимая, что оно ничем не отличается. К 18 годам она чувствовала себя высушенной сигаретой, познавшей неисчислимое количество человеческих губ. А тело не хотело отпускать ее и жестоко подавляло бунт: подобно кукловоду желудочно-кишечный тракт тянул ее за ниточки, гормоны нещадно играли на ней будто на выдохшейся флейте. К этому грузу прибавлялись отношения с одноклассниками, которых нужно было как-то терпеть до конца школы и с матерью, которую терпеть было уже невозможно. Внутри зудила тяга к одинокому слиянию с энтропией. «Все просто остопиздило, – изнывала она изнутри – а, еще целая жизнь впереди! Десятки и десятки лет я буду должна кому-то что-то… Нужно поскорее… пораньше лечь в могилу, просто курить и пить без продыху, гляди, к годам сорока умру, но если этот ебанный живот не прекратить меня мучить, я выпрыгну в окно сейчас же!» В душе зияла пустота, которую нужно было чем-то заполнить. Временами с этой задачей справлялся феминизм, но тайная мечта о скоропостижной смерти не покидала ее до конца. Тем более что смерть – важный элемент эстетики Эмо. Лена себя какое-то время причисляла к ним из-за темной одежды, к которой постепенно липло что-то розовое. Но чем чаще видела она в зеркале малолетнюю педовку, тем больше понимала, что лучше быть собой.
Поэтому приближение взрослой жизни она не ощутила и после окончания школы. Нужно было совершить личный выбор: «Куда поступить? Кем хочешь быть в будущем? на кого учиться?» Все эти вопросы даже не стояли перед ней. Она по инерции послушала маму и подалась в пед. университет, ближайший филиал которого был в Омске. Туда-то мама и сматывает с дочкой, скрываясь от призраков прошлого.
***
В истории России было ни мало кровавых страниц сопряженных с прогрессом и благодаря этому прогрессу все менее и менее кровавых как ни парадоксально. Русский крестьянин вынес на своих плечах боярскую землю, дворянско-помещичий сапог и кулацкий процент. И вот настало время большевистской гильотины, после которой Россия утратила духовность в оконцове. Орды красных варваров на корню уничтожили русскую культуру, из русского человека было вытравлено все самое благородное в кратчайшие сроки: они сметали церкви и дворцы, сдирали с крестьян косоворотки и лапти, оставляя после себя больницы школы, детские сады, библиотеки, театры и университеты… К числу последних относился и педагогический, построенный при палаче народов, имя которого нельзя произносить в суе, в 1932 году и выпускающий педагогов по сей день.
Лена переживала не зря, ведь учиться здесь предстояло 5 лет, к тому же в совершенно чужом городе. Она, бывало, выбиралась с мамой иногда даже в другие страны по типу Кореи, Японии или Китая, но в Омске ей предстояло жить целых пять лет вдали от дома и подруг, что очень угнетало юную леди. «Я ожидала, что будет ад и пиздец» – будет с теплотой в душе вспоминать она. Единственным утешением являлась мама, вовремя снявшая квартиру и разделявшая с ней, как ни странно, каждую хмельную пятницу. Она уже привыкла снимать стресс именно таким образом, и не только стресс. Подруг уже не было рядом, а новое окружение представлялось враждебным из-за своей неизвестности, поэтому Лена отдала голову на отсечение маме, спалившись при первой же попытке выпить, однако мать не восприняла это как что-то из ряда вон и приняла дочь в стройные ряды взрослых людей. Лена же поняла, что так даже лучше: И маме не нужно ничего объяснять и не нужно до дома идти от подруг. К приятной зыбкости тела и души прибавилась уверенность в безопасности выбранной тропы, ведь маме не нужно отдавать деньги за бухло. Но сигареты в сделку не входили, о чем дочь догадалась при продолжающихся проверках матери.
Лена любила вырисовывать всякие буковки и копошиться в языковых нормах, что успокаивало ее. Это было одним из преимуществ педагогического образования для нее.
– Мама, я почитала отзывы у них в паблике от выпускников этого вуза. Кароче, они пишут, что лучше туда не поступать: там сумашедшие преподы заставляют целыми днями заниматься бессмысленными читками и писаниной – сидела она за ноутбуком.
–Ты же любишь литературу – удивленно посмотрела на Лену мама.
– Я ненавижу литературу! Из школьной программы я читала только «Преступление и наказание» додика этого…как его?
– Достоевского? – подсказывала мама.
– Точняк. Русский язык это хорошо все и интересно. Но так лень учиться тут целых пять лет – Лена положила голову матери на плечо.
– Ленка, не ной, давай. Помоги лучше в квартире убраться – Она окинула рукой среднего размера комнату, из которой и состояла вся квартира, не считая санузла. – А еще надо вещи разгрузить.
– Ну мааааам!
***