Куда уходит кумуткан

На льду

Виктор Степанович не планировал ехать на Байкал. Заказал дяде Коле двух кумутканов — молодых, успевших перелинять нерпят. Надеялся, что до апреля будет спокойно заниматься монографией. Всё изменилось после недавнего звонка — нерповщик предупредил, что с ним поедет директор Байкальского музея, Евгений Константинович. Он тоже заказал двух кумутканов — для аквариума в своём музее, и хотел проследить за их отловом.

Этот звонок взволновал дедушку. Он долго молчал в трубку. Дядя Коля привык к такой особенности Виктора Степановича, поэтому терпеливо ждал. Наконец спросил:

— Может, я перезвоню?

— Я сам перезвоню, — ответил дедушка и положил трубку.

Нужно было всё взвесить, понять, чем вызвано его беспокойство. Он сел за обеденный стол и начал формулировать причины. Поставил перед собой солонку:

— Это будет «во-первых».

Он опасался, что из пойманных кумутканов Женя выберет двух лучших — самых здоровых и подвижных, а нерпинарию оставит слабых и некрасивых. Причина сформулирована.

Дедушка придвинул к себе перечницу:

— Это будет «во-вторых».

Он боялся, что директор музея навредит его кумутканам — нарочно повредит одному из них ласт или накормит какой-нибудь отравой. Причина сформулирована, но неоднозначна. Едва ли Женя на такое решится. Вздохнув, дедушка отодвинул и перечницу, и солонку. Он и без них понимал, что главная причина в другом.

Они с Евгением Константиновичем вместе работали в Лимнологическом институте и всегда недолюбливали друг друга. Когда Виктор Степанович открыл нерпинарий, Женя писал жалобы в администрацию Иркутска, хотел, чтобы дрессированных животных отпустили на волю. Завидовал, конечно. С тех пор прошло много лет. Всё это время байкальских нерп можно было увидеть только в бассейнах нерпинария, а теперь в Байкальском музее появились свои аквариумы. Вот, что так беспокоило дедушку. Конкуренция. Изменить этого он не мог, но участвовать в отборе кумутканов должен был.

— Я еду с вами, — не здороваясь, сказал он дяде Коле.

— Разумеется, — усмехнулся нерповщик.

На следующий день пришлось вновь позвонить ему, предупредить, что на отлов кумутканов поедут трое детей. Дядя Коля удивился, но спорить не стал.

— Хозяин — барин, — только и ответил он.

Когда их охотничья экспедиция выехала на лёд, дедушка продолжал хмуро выставлять перед собой солонки и перечницы. У Максима, Аюны и Саши настроение было совсем другим. Они радостно выглядывали из машины, признавались друг другу, что никогда ещё не участвовали в столь интересной поездке.

В хорошую погоду Байкал просматривался до противоположного берега, но сейчас всё было покрыто дымкой. Обернувшись, ребята не смогли разглядеть даже ближнего берега. Горизонт всюду ширился серой стеной, поднимался ввысь и нависал над головой белоснежным куполом.

Торной дороги не было, только гладкий, вылизанный позёмками наст. Иногда его пересекали грубые шрамы торосов[34] — витиеватые гряды из обломков льда. Здесь словно промчался Шаи-Хулуд, гигантский червь с планеты Арракис, — каменным хребтом вспорол поверхность и занырнул в озёрную глубь. Такие места приходилось объезжать.

В зелёном уазике ехал Евгений Константинович. Директор музея понравился ребятам улыбкой, задорными морщинами у глаз. Ещё больше им понравился След — лайка дядя Коли. Сам Николай Николаевич ехал на открытом квадроцикле и взять к себе собаку не мог. Её посадил к себе дядя Женя. Кроме того, он забрал всё снаряжение нерповщика. Максим жалел, что вынужден ехать в одной машине с молчаливым дедушкой. Виктор Степанович взял в путь старенький пикап с кабиной на четыре места и небольшим кузовом. Ехали друг за другом, вереницей.

Путь преградили завалы льда. Они высились двухметровой стеной, а за ними плескалось голубое озерцо. Дедушка, перекрикивая шум мотора и ломающегося под колёсами наста, объяснил, что эта стена называется нажимом. В последние дни было тепло, лёд расширился, и озёрные щели сомкнулись — вздыбили обломки острых клыков и зачерпнули наружу немного байкальской воды. Такое озерцо было мелким и безопасным, по нему мог бы проехать даже обычный мотоцикл.

Подумав, дедушка добавил:

— Когда похолодает, трещины опять разойдутся.

Встречались и отдельные глыбы — будто наконечники могучих стрел, пущенных в Байкал богами-тэнгэринами с высоты облачных замков. Когда-то здесь тоже стояли нажимы, но ветра давно выскребли, повалили их стены, остались только эти непреклонные и потому одинокие стражи. Чаще всего глыбы были мутными, но попадались и прозрачные, вылитые из чистейшего льда. Они чем-то напоминали ледяные скульптуры, что ставят в сквере Кирова в канун Нового года, только были массивнее, тяжелее.