Куда уходит кумуткан

Дядя Коля петлял, выбирая самый гладкий и надёжный путь, но порой машину начинало трясти мелкой дрожью. Это означало, что под колёсами пошёл ребровик — покров из прижатых друг к другу и стоящих ребром льдинок, словно карточки в библиотечной картотеке. Саша не успевал схватиться за сидение и каждый раз, подскочив, бился головой о крышу. Максим и Аюна посмеивались над ним до тех пор, пока сами не треснулись макушками. Все трое ехали сзади, на двух сиденьях. Сесть вперёд, к Виктору Степановичу, никто не решался. Он и не настаивал.

Машина остановилась.

— Приехали? — обрадовался Максим.

Дедушка не ответил. Вышел из пикапа и заторопился к стоящему впереди квадроциклу. Ребята нахлобучили шапки и, смеясь, начали толкаться — каждый хотел первым дотянуться до рычага переднего сидения. Дотянувшись, наклонили его спинку и, всё так же толкаясь, полезли к двери — их в машине было только две, спереди.

Выскочив на снег, Максим замер. Почувствовал себя маленьким и ненастоящим, запертым в новогодний шар со снежинками. Этот шар кто-то хорошенько встряхнул, и всё занялось ватным туманом. Сейчас не верилось в существование других пейзажей — летних или весенних. Максиму казалось, что он блуждает в этой холодной пустыне в поисках своего ледникового купола. Он здесь потерялся навсегда. Если долго ехать вперёд, не заметишь, как наст озера сменится настом горизонта, а потом — настом облаков. Вечный круг одиноких странствий. Как колесо сансары[35], о котором рассказывала мама.

— Лови!

Снежок угодил Максиму в шею. Аюна и Саша, посмеиваясь, уже готовили новые. Максим показал им кулак, наскоро отряхнулся, забежал за машину. Спрятался там и хотел отстреливаться, но увидел, как под ногами струится позёмка, и замер. Зачарованность не отпускала его. Он и сам растворялся. Рассыпа́лся тысячью мелких снежинок и ускользал быстрым ветром — прочь от всего, что знал. Никогда прежде Максим не чувствовал ничего подобного. Наваждение сошло лишь после того, как в него угодили ещё два снежка. Оживившись, он улыбнулся, стал отстреливаться.

Гнался за Аюной и Сашей, бросал в них наскоро слепленными и разваливающимися на лету снежками. Вздрогнул от испуга, когда в ногах проскользнуло что-то большое и белое, но тут же понял, что это — След, лайка дядя Жени. Ребята и не заметили, как она присоединилась к игре. Молчаливо перебегала от Саши к Аюне, от Аюны к Максиму. Беззвучно разбрасывала лапами снег, виляла хвостом. Вчетвером играть было ещё веселее.

Позвал дядя Коля. Нужно было возвращаться в пикап. Выяснилось, что путь был ещё далёк от завершения. Остановились, потому что его перерезала трещина. Шириной она была чуть больше полуметра, но колёса машин могли провалиться в неё. Пришлось делать настил из досок. Искать обход было бессмысленно, потому что такие щели расползаются на сотни метров и встречаются с другими щелями.

Перепрыгнув через трещину, Максим увидел чёрную глубь Байкала, понял, что всё это время они ехали по тоненькой корочке, покрывавшей тело водного гиганта — уснувшего на зиму и готового пробудиться через несколько недель. От этой мысли стало не по себе.

Когда ребята, шелестя куртками, забрались на заднее сидение, Максим чуть навалился на Аюну и быстро шепнул ей:

— Ты почувствовала?

— Да, — Аюна улыбнулась.

Максим удивлённо посмотрел на неё, но больше не сказал ни слова.

Путь продолжился. Охотничья экспедиция съехала с шумного наста и оказалась на гладком льду. Ребята прильнули к окнам, старались разглядеть переплетение чёрных прожилок на голубом поле. Они ехали по ладони морозного великана, пересекали сотни линий его жизни и смерти.

Затем вновь была мятая, местами разигленная[36] поверхность наста, новые торосы и нажимы. Теперь чаще попадались заструги — снежные ковры, наметённые к отдельно стоящим глыбам.

Вчера ехали весь день. На ночь останавливались в прибрежном посёлке, у друзей дяди Коли. Приехали поздно, а встали рано. Ребята не привыкли к такому режиму.

И теперь Аюна, устав от долгой дороги, задремала, положила голову на плечо Максиму, потом вовсе опустилась к нему на колени. Чувствовала, как брат гладит её волосы, всё глубже опускалась в дремучий мрак Байкала. Плыла, рассекала его воды, кружилась, бросалась вперёд к плывущим поблизости рыбам.

Поднялась к сводчатой крыше льда. Заметила, как с другой стороны по нему скользят тени и устремилась им вслед. Поняла, что их отбрасывают едущие на поверхности машины. Приблизилась ко второй тени. Знала, что это — пикап Виктора Степановича, что она, Аюна, сейчас спит в нём. Прислушалась к глухому шелесту шин. «Я нерпа. Зачем же я привязалась к себе-человеку?» — подумав так, Аюна отпустила себя спящую и поплыла вглубь, в толщу густых кобальтовых вод.

Машину затрясло. Сонные ребята повалились друг на друга. Посмеиваясь сквозь зевоту, схватились за спинки и ручки.

— Что это? — дрожащим от тряски голосом спросил Максим.

— Колобовник, — отрывисто крикнул ему дедушка.