Кудеяров дуб

— За ихние потери платить, конечно, придется, — уверенно проговорил Мишка, — и надо платить. Чтоб по чести, деньгами или чем другим. А уходить им тоже придется. Не уйдут, так попрем.

— Кто попрет? — не скрываясь, смеялся Брянцев.

— Мы, народ. И смеяться тут совсем нечему, — обиделся Мишка.

— Для этого, прежде всего, организация нужна, Миша, — подавил смех Брянцев. — Для организации — ее мозг, руководящий центр, правительство, а для него — люди.

— В самую точку попали, Всеволод Сергеевич. Своя русская власть!

— А для нее — люди, способные оперировать этой властью. Вот их-то и нет, — развел руками Брянцев. — Слушайте, что мне недавно Шольте рассказывал: в начале наступления, захватывая чуть ли не сотнями в день города и районные центры, немцы стали там учреждать местное русское самоуправление.

— Ну, как и у нас: коммунистов в бургомистры сажать! Не так это, не так надо, — сдвинув кепку на лоб, почесал затылок Мишка, — не то, не то.

— Они тогда несколько по-иному действовали, — продолжал, не отвечая ему, Брянцев, — предлагали самому населению выставлять кандидатов на руководящие должности. В ответ — полное молчание. Немцы стали тогда назначать надежных, по их мнению, подходящих, уважаемых людей: профессоров, бывших земских работников, известных населению местных интеллигентов из беспартийных. Вышло совсем плохо. Эти интеллигенты оказывались абсолютно неспособными к живой административной работе, боялись ее, боялись предоставленной им власти или попросту проворовывались. Немцам пришлось волей-неволей продвигать на руководящую работу коммунистов. Людей нет, Мишенька, людей нет! — вздохнул Брянцев.

— Да что вы, Всеволод Сергеевич, сами, словно партийный, рассуждаете! — накинулся на него Мишка. — Будто в России, кроме коммунистов, и людей не осталось! Не нашли — значит, плохо искали. Не там искали.

Машина замедлила ход. Зондерфюрер обернулся и спросил, указывая на работавших вблизи видимой уже станицы людей:

— Это, очевидно, крестьяне-индивидуалы? Я — агроном и меня очень интересует этот вопрос. Откуда у них инвентарь и лошади?

— Командование разрешило этим индивидуалам пользоваться сельскохо-зяйственными орудиями машинно-тракторных станций, а откуда лошади — я сам не знаю. В колхозах их почти не оставалось.

— Позовите, пожалуйста, этого крестьянина и спросите, — попросил немец.

— Эй, дядя! Дедок! — замахал ближнему пахарю рукой Брянцев. — Пойди к нам на минутку.

Пахарь приостановился, посмотрел из-под руки на машину и, торопливо замотал на рычаг плуга вожжи, по-стариковски, в раскорячку побрел к автомобилю, цепляя за комья взмета тяжелыми, облепленными талой землей военными ботинками.

— Себе, дедок, пашешь или на колхоз? — стараясь быть, возможно, веселее и ласковее, спросил Брянцев.

Но старик продолжал понуро, подозрительно смотреть на него. С ответом медлил.

— Ты, дедок, чего такого не думай, — пришел на помощь Брянцеву Мишка, — мы никакое не начальство. Так, из городу по своему делу едем. К немцам, вот, пристебнулись, — подоврал он, — размолу продажного нет? Яичек тоже? Маслица?

— В станице поспрошайте, может, и найдете, — все еще осторожно, точно с опаской ответил пахарь. Потом обмахнул Мишку наметанным глазом и сам спросил: — Якой станицы?

— Полтавской, — с полной готовностью ответил тот, — ну, а живу, где Бог даст, як уси теперь.

— Хороша была станица, богата, — отмяк дед. — Себе, сынок, роду своему пашу. Сын-то у меня в армии.

— Коников где промыслил?

— Коников? Гнедой по жребию с колхоза пришелся.

— А серый? — не унимался Мишка.

— Ладный конек… Большая была станица Полтавская, — потряс головой дед. — Серого Бог послал.

— Приблудился, — успокоительно уточнил Мишка. — Много теперь приблудных. Коровы тоже, — хитрил он.

— У меня такая думка: райисполкомовский он. На весь перед хромал. Заковали неуки, — болтал уже совершенно откровенно дед. — Заковали, потому и бросили. На левую и досель припадает. Ковали тоже называются…

— С кониками у тебя подходяще вышло. Ну, а кому жребий не перепал, те как?

— А вот как, — указал дед рукой на женщину и девочку-подростка, ковырявших землю вилами и лопатой, — вон как управляются.

— Немного таким манером наробишь!

— Много-немного, а вот уж вторую десятину поднимают. Не вру. Первую-то на моих глазах осенью засеяли. Теперь другую подымают. Потому, — свое. Для себя. Вот как! Не вру.

Мишка толкнул локтем в бок Брянцева: видите, мол?

— Так в станице, говоришь, может чего найдем? — довирал для порядка Мишка. — Ну, храни Господь, дедок! Поехали! — щелкнул он по воротнику шофера.

— Ечкина, Ечкина там спросите! В три окна дом на площади! — кричал, стараясь пересилить зафыркавший мотор, совсем подобревший дед. — Ечкина Семена! У него есть!

В станице, куда въехала машина, была расквартирована какая-то крупная военная часть. Солдаты в фельдграу сновали везде. Их было много больше, чем жителей. Автомобиль остановился у штаба на большой, пустынной площади, казавшейся особенно унылой от зиявших темными глазницами окон полуразобранного собора и окружавших его мертвенно-безлистных тополей.