Кухарки

— Станетъ уговаривать: «останься, да останься. Чего молъ теб.!» А тутъ сразу… Разругалась — и длу конецъ. «Пожалуйте, сударыня, жалованье и паспортъ». Да ты не бойся. Не долго теб ждать придется. Я скоро… Она ужь сквалыжничать въ провизіи начинаетъ, а я этого терпть не могу. Вчера я беру семь фунтовъ сску и приношу семь, а она въ претензіи, зачмъ семь, а не пять. «Я, говоритъ, пять приказывала». А мн, говорю, мясникъ семь отрубилъ. Ну, сейчасъ разговоры, ворчанье. А я этого терптъ не могу.

— Пожалуйста, ангелка, дай знать, какъ отходить будешь.

— Хорошо, хорошо.

— Ты гд, милая, живешь-то?

— Да вотъ тутъ въ семнадцатомъ номер у доктора.

— А я въ двадцать третьемъ у купца. Купецъ-дровяникъ. Ивановъ… Одинъ только и есть въ дом купецъ. Пожалуйста, какъ что — и добги.

— Ладно, ладно. Я скоро поругаюсь. Надоли, черти… Все гости да гости, и баринъ сталъ самъ провизію покупать. То, тутъ какъ-то, привезъ дв пары тетерекъ, и хвастается, что на гривенникъ за штуку дешевле меня купилъ, а то языковъ пару приволокъ. А я этого терпть не могу. Не господское это дло. Барыня, тутъ, тоже какъ-то по полуящику макаронъ и вермишели купила на сторон. Зачмъ кухарку обижать? Это не благородно. Кухарка должна доходъ имть… И вс это знаютъ. Нтъ, я скоро. Чуть только еще что-нибудь сами купятъ — готова карета. Подниму крикъ, что сквалыжники, грошовшгки, что доврія ко мн не имютъ — и пожалуйте разсчетъ. Ну, прощай, душечка. Мн еще надобно на живорыбный садокъ, — сказала черная кухарка, поцловала рыжую и стала уходить. — Приходи кофейку-то попить! Живу у доктора. Семнадцатый номеръ! — крикнула она въ дверяхъ, обертываясь къ рыжей кухарк.

— Зайду, зайду, Дарья Силантьевна, — откликнулась рыжая кухарка.

Передъ ней ужъ стоялъ освободившійся отъ покупательницъ бородатый приказчикъ съ ножомъ, висящимъ на пояс, вопросительно глядлъ на нее и спрашивалъ:

— Чмъ прикажете васъ, госпожа кухарочка, руководствовать?

II ВЪ ГОСТЯХЪ

— Боже мой! Дарьюшка! Какими судьбами? — воскликнула рыжая кухарка въ пестромъ передник, рзавшая въ кухн на стол говядину и бросившая маленькій кусочекъ большому толстому коту, стоявшему на дыбахъ, мяукавшему и царапавшему ее за платье.

— Да вотъ навстить тебя пришла, — проговорила черная кухарка, одтая въ праздничныя платокъ съ разводами и синее суконное пальто.

— Спасибо, душечка, спасибо.

Чмокъ, чмокъ — и дв кухарки расцловались.

— На мст или безъ мста? — просила рыжая кухарка.

— Ушла, ушла. Вотъ уже шестой день, какъ ушла я съ мста. Ну ихъ… На своей вол, Анисьюшка, теперь живу. Да что! Рай красный увидла.

— Еще-бы… Что говорить! Въ подневольномъ жить жить да брань и попреки отъ хозяйки терпть, или самой себ госпожей жить! А только, что-же ты меня на свое мсто не предоставила? Вдь общалась.

— И, мать моя! Вдь я со скандаломъ ушла. Какъ дло дошло до разсчета — «ну, говоритъ, сдавай кухонныя полотенца и передники». Это, то-есть, хозяйка-то. А я ей: «какіе, говорю, передники? Они, говорю, давнымъ давно износились. Вотъ вамъ рваный фартукъ, что на мн. Его и берите». Сняла съ — себя фартукъ и бросила ей. Тутъ и пошло. Слово за слово, и наговорили другъ дружк разныхъ тонкостей и комплиментовъ. Плюнула я, да не простясь и ушла. Такъ какъ-же я могла тебя-то на свое мсто предоставить? Да что! Не горюй. Сквалыга она. Изъ-за полотенцевъ скандалъ подняла. А и полотенцевъ-то всего было три. Ну, ужъ и я-жъ ее отчитала! Не скоро забудетъ. Наговорила, напла…

— Конечно, ежели куплетовъ разныхъ другъ дружк напли, такъ ужъ гд-же тутъ на мсто отъ себя ставить. Hу, а посл тебя теперь тамъ мсто свободное? Ежели свободное, то пошла-бы я хоть отъ себя наниматься или мясника попросила, чтобъ меня рекомендовалъ.

— Гд тутъ свободному быть! Соколъ съ мста, а ворона на мсто. Какъ только я со двора — сейчасъ-же ей ейная невстка кухарку и предоставила.

— Взяли ужъ?

— Взяла, взяла. Я, разумется, минуты не осталась, а къ вечеру ей другая кухарка стряпала. А только ужъ и кухарка-же! Чуть не матка изъ фабричной артели. И взялась она, дурища, съ тмъ, чтобы, кром кухни, еще дв другія комнаты по субботамъ мыть. Значитъ — съ поломойствомъ.

— Оголодавши ужъ очень, что-ли?

— Песъ ее загрызи. Не знаю. А только взялась. Въ двухъ комнатахъ, кром кухни, полы мыть и горничной въ большую стирку въ прачешной помогать.

— Ахъ, батюшки! Еще и въ прачешной помогать! — воскликнула рыжая кухарка. — Да ужъ у насъ на что сквалыжники, а я только кухонныя полотенца да передники съ своимъ бльемъ стираю. Ну, садись, милушка, садись, такъ гостья будешь. Сейчасъ я теб кофейку… Гд-же ты теперь-то живешь, яхонтовая?

— А въ томъ-же дом, въ углу, на двор. У сапожника свтлый уголъ за три рубля снимаю, — отвчала черная кухарка, присаживаясь на табуретку. — И хорошо, и пріятно, и на радость себ живу. Кроватку поставила свою, комодикъ, ситцевой занавсочкой отгородилась, и чудесно… Вотъ сегодня, не торопясь, въ девять часовъ встала, умылась, Богу помолилась и за кофей сла. На три копечки сухариковъ, на дв копечки сливокъ, я и сыта теб. А теперь ты покормишь.