— Покормлю, покормлю. Еще-бы не покормить! Я теб даже бифштексъ выкрою, душенька.
— Ну, вотъ видишь. Сегодня ты покормишь, завтра другая кухарка, послзавтра третья, я и сыта. А у меня знакомыхъ-то кухарокъ, слава Богу, до Москвы не перевшаешь. Сама всхъ безмстныхъ кормила, такъ ужь неужто меня-то!.. Вдь люди тоже… Такъ вотъ я, милушка, мсяца три и отдохну въ своемъ уголк отъ злой неволи.
— А вотъ перво-наперво я тебя кофейкомъ попою, — суетилась рыжая кухарка. — Вдь выпьешь, что-ли?
— Отъ денегъ да отъ кофею никто не отказывается. Заваривай.
Рыжая кухарка бросилась къ мдному кубу съ кофейникомъ и заговорила:
— Гляжу я на тебя, Дарьюшка, и сердце мое радуется. А я-то, горькая!
— Соблюдай себя, и ты можешь на своей вол пожить.
— Да какъ себя соблюдешь, ангелка, коли человкъ-то мой, который вокругъ меня, очень несоотвтственный! Ты, вонъ, отъ своего сама берешь, а я своему все дай, дай и дай. Вдь, вотъ, и сегодня онъ приходитъ утречкомъ: подай сорокъ копекъ на бутылку. Понедльникъ у насъ сегодня, такъ онъ узенькое воскресенье справляетъ. Ну, и подавай ему.
— А ты не давай.
— Какъ возможно, умница, не давать! Онъ не уйдетъ, покуда я не дамъ. Смертнымъ боемъ вышибетъ и скандалъ сдлаетъ. Заплакала я даве и вынула два двугривенныхъ. Да это еще ничего. Ушелъ онъ. А я глядь, поглядь, шерстяного головного платка нтъ. А платокъ новый, восемь гривенъ заплаченъ. Охъ, тяжело такъ жить, коли такое нетечко навяжется!
— Сама себя раба бьетъ, коли плохо жнетъ. Сама-же ты мн разсказывала, что нарочно поближе къ нему мсто себ искала. Ну, сама себ ты врагъ лютый.
— Ахъ, милый другъ, да вдь девять лтъ я съ нимъ, мерзавцемъ, маюсь! Девять лтъ. Все нтъ, нтъ, да и думается: авось, изъ безчувственнаго человка чувственный сдлается.
— Дождешься, какъ-же!
— А почемъ ты знаешь? Вдругъ на мое счастье? И потомъ я теб прямо скажу: вдь онъ холостой, да и я не замужняя, ну, и думается, что вотъ, вотъ законъ принять предложитъ.
— Поди ты! Мужнинъ-то кулакъ, слаще, что-ли?
Рыжая кухарка подумала, улыбнулась и произнесла:
— Ну, какъ возможно! Все-таки пріятне отъ мужа, чмъ отъ беззаконника.
— Одинъ вкусъ! — махнула рукой черная кухарка.
— Да вдь ты, ангелка, не пробовала. У тебя твой хоть женатый, но на другой женатый, а не теб.
Рыжая кухарка помшала въ кофейник заваренный кофе и начала его переливать. Черная разсказывала:
— Вчера на кладбищ была. Къ тетеньк на могилку ходила. Занесено страсть какъ снгомъ. Съ жилицей съ нашей одной ходила. У ней мужу годовой день — ну, а я-то ужъ съ ней за компанію. Ну, дома пирогъ она испекла, бутылочку… ветчинки… пиво было… и честь честью помянули душеньку упокойную. Я-то не знавала его, упокойничка, ну, да такъ ужъ за компанію. А послзавтра у насъ опять пиръ. Портниха, что надъ нами, замужъ выходить за ундера изъ окружного суда. Хорошій такой ундеръ, не старый и основательный, сурьезный мужчина. При вшалкахъ онъ. Ну, такъ вотъ свадьба. И меня звали. Я даже имъ за милую душу постряпать хочу. Сдлаю имъ заливное изъ поросенка, пирогъ съ рисомъ и съ рыбой. Танцы даже будутъ, потому гармониста пригласили.
— Счастливица ты, Дарьюшка! — вздохнула рыжая кухарка. — Сама себ госпожа, отдыхаешь.
Кофе былъ сваренъ. Рыжая кухарка налила дв чашки и принялась его пить вмст съ гостьей. Черная кухарка резонерствовала:
— Наплюй на своего нетечку, прикопи рублей пятнадцать, уйди съ мста, и ты такой-же госпожей будешь, какъ я.
1908