Кухарки и горничные

— Я, сударыня, женщина честная, я хозяйскимъ добромъ никогда вотъ на эстолько не попользовалась (она протянула руку и показала кончикъ пальца), я получаю только то положеніе, которое даютъ мн мясникъ, рыбакъ, зеленщикъ и мелочной лавочникъ. Керосиномъ, мыломъ и булочной горничная завдуетъ. Это ея статья. Но мясникъ — это главный доходъ. Что-же мн можетъ дать мясникъ посл итого, если у насъ даже соленые языки будетъ покупать самъ баринъ по колбаснымъ лавкамъ!

— Послушай… Баринъ все лто покупалъ въ колбасной не одни языки, а даже и солонину, и привозилъ на дачу, — сказала Марья Петровна.

— Лто, сударыня, въ составъ не входитъ. Лтомъ вс кухарки страдаютъ. Плачутся и молчатъ. А тутъ ужъ, извольте видть, баринъ и на зимней квартир… Да и не одни языки, а на прошлой недл и рябчиковъ привезъ со стороны. Потомъ я слышала стороной, что вы ужъ и свжимъ мясомъ недовольны отъ здшняго мясника и хотите покупать на Снномъ рынк изъ какихъ-то первыхъ рукъ.

— Откуда ты это узнала?

— Я, сударыня, женщина честная, а потому должна объявить: горничная мн это сказала, потому что за столомъ у васъ съ бариномъ былъ разговоръ. Что-жъ, я говорю прямо. Мн съ ней не дтей крестить.

— Говорили мы объ этомъ, дйствительно, говорили, — задумчиво произнесла Марья Петровна. — Но что-жъ изъ этого?

— А то, что вотъ вамъ и причина. Вы себя бережете, а я должна себя оберегать. Какъ хотите, обидно.

— Намъ еще боле обидно. Вотъ видишь-ли, въ лавк, гд ты берешь говядину, ставятъ за первый сортъ восемнадцать копекъ за фунтъ, а на Снномъ рынк такое-же мясо стоитъ пятнадцать копекъ фунтъ. Баринъ справлялся

— Такое, да не такое. Мясо мясу рознь. Потомъ сами будете жаловаться, что наваръ плохъ, а вдь это все отъ мяса. На Снной за пятнадцать копекъ мясо лимонское, а здсь у нашего мясника мясо черкасское.

— Черкасское, черкасское и тамъ.

— Ну, да что объ этомъ говорить! Богъ съ нимъ, съ мясомъ, сударыня. Но дло, сударыня, не въ этомъ. Дло въ обид. Дло въ томъ, что я дохода лишаюсь. Я женщина честная и потому передъ вами не виляю, а говорю вамъ напрямки. Съ кого-же я тогда возьму свое кухарочное положеніе! Вы женщина вразумительная и должны все это понять.

Произошла пауза. Марья Петровна что-то обдумывала и, сидя около обденнаго стола, крутила бахрому красной съ блымъ чайной скатерти.

— Мн жалко тебя, Варвара, — произнесла она наконецъ. — Ты хорошо стряпаешь, привыкла къ нашимъ вкусамъ. Не могу-ли я возмстить теб то, что теб можетъ дать мясникъ? То-есть, прибавить къ твоему жалованью. Что даетъ теб мясникъ? Вдь не уйму же онъ даетъ теб денегъ. Такъ… что-нибудь на кофей даетъ.

— Тутъ, сударыня, не въ одномъ мясник сила, — отвчала кухарка, улыбнувшись. — Мясникъ мясникомъ, а, кром того, баринъ обижаетъ меня и насчетъ дичи. Не господское это дло дичь покупать. Зеленщикъ тотъ, у котораго мы и дичь забираемъ, тоже обижается, что рябчики на сторон берутъ, и черезъ это тснитъ меня. Если всякую дичь въ постороннемъ мст баринъ будутъ брать, то что-же въ зеленой-то нашей будемъ мы брать? Какія такія закупки? Корешки для супу да капусту для щей, а этотъ товаръ пустяковъ стоитъ, отъ него кухарк не много дашь.

— Милая, ты стсняешь свободу, стсняешь свободу хозяевъ, — замтила Марья Петровна кухарк.

— А вы стсняете свободу мою, такъ ужъ лучше честь честью разойтиться, — отвчала кухарка. — Я женщина честная, чужого никогда не брала, и прямо напрямки вамъ все докладываю. Не угодно вамъ — разойдемся.

— Правомъ покупать провизію самимъ мы не можемъ поступиться, это должно остаться за нами, а потому ты мн скажи — сколько-же теб давали мясникъ и зеленщикъ?

Кухарка опять улыбнулась.

— Тутъ не токма что мясникъ да зеленщикъ, а и рыбакъ, сударыня. И это мн обидно, что баринъ въ прошлую субботу захали сами на садокъ и купили судака и красной икры. Зачмъ это? Разв я не могла-бы такой-же красной икры и такого-же судака купить у нашего рыбака? Я заплатила-бы ему т-же самыя деньги, никакого-бы вамъ убытка не было, а мн отъ рыбака была-бы халтура, — сказала кухарка.

— Ахъ, ужъ теперь и рыбакъ!

— А то какъ-же… Изъ-за этого живемъ… Жалованья моего, сударыня, я вамъ прямо говорю, мн еле-еле на моего изверга хватаетъ. Вдь, вотъ онъ теперь который мсяцъ безъ дла! Все ищетъ мста швейцара, чтобы полегче работа была, отъ другихъ мстовъ отказывается, потому набалованъ онъ, и ему трудно на тяжелую работу. И вотъ все теребитъ, теребитъ меня. А ему жалованье отдамъ такъ что-же мн себ-то?.. Только халтура отъ лавочниковъ и остается, а ея-то и нтъ.

— Ну, это ужъ дло исключительное. Сама виновата, что даешь, — отвчала Марья Петровна.

— Нельзя не дать-съ. Онъ вышибетъ, силой вышибетъ.

— Такъ мн хочется знать, сколько-же теб даютъ мясникъ, зеленщикъ и рыбакъ?

— Да вдь это, сударыня, трудно сказать… Какъ званые гости у васъ — сейчасъ халтура и прибавляется. Но, вотъ, вдь ужъ и со столовымъ масломъ тоже баринъ вздумалъ меня обижать…

— Позволь, позволь… Здшній лавочникъ ужасъ что деретъ за масло и, кром того, прогорклое даетъ, оттого баринъ и купилъ полъ-пуда масла въ склад. И лучше, и дешевле…