- Знаю, ваша милость. Как приехал я сюда, по доброте вашей, мне Высоцкая сразу и сказала: "Смотри, малый, берегись, девка-то была распутная..." Таким манером я с первого дня узнал, каковская она; обмана я от нее не видел.
- Как же случилось, что ты решил на ней жениться?
- Бог его знает как. Поначалу я все насмехался над ней, и как, бывало, кто пройдет под окном, я говорю: "Верно, и это знакомый панны Марианны: барышня-то наша не из одной печи хлеб едала". А она ничего, только голову опустит и крутит свою машинку, аж звон стоит, а лицо так и пышет.
Потом, замечаю я, бельишко мое кто-то латать стал; ну, купил я ей на рождество зонтик за десять злотых, а она мне - полдюжины ситцевых платков с моею меткой. Высоцкая мне и говорит: "Держи ухо востро, малый, она ведь видала виды". Я и выкинул это из головы, а по правде сказать, не будь она таковская, я бы еще на масленой женился.
Аккурат в среду, на первой неделе поста, Высоцкий мне рассказал, как это с нею случилось, с Марианной, значит. Наняла ее в услужение какая-то барыня, в бархате; ну и услужение оказалось - не приведи господи! Она все бежать норовила, а ее всякий раз ловят и грозятся: "Ты лучше сиди смирно, а то упечем тебя в тюрьму за кражу". - "Да что ж я украла?" - она спрашивает. "Прибыль мою, гадина!" - кричит барыня. "Так бы ей и не вырваться оттуда до самого Страшного суда, - говорил Высоцкий, - если б не увидел ее в костеле пан Вокульский. Он-то и выкупил ее и от беды спас".
- Говори, говори дальше, - подбодрил его Вокульский, заметив, что венгелек запнулся.
- Тогда-то я понял, что никакого тут распутства нет, а такое уж несчастье. Спрашиваю Высоцкого: "Женились бы вы на Марианне?" - "И с одной бабой хлопот не оберешься", - отвечает он. "А если б, к примеру, были вы в холостом положении, тогда как?" - "Эх, говорит, да у меня уж и любопытства к женскому полу нет". Вижу я, не хочет старик язык развязывать, и до тех пор к нему приставал, пока он не сказал: "Нет, я бы не женился, не поверил бы, что ее к старому не потянет. Женщина хороша, покуда блюдет себя, а как разнуздается - сущий дьявол".
А тут в начале поста господь бог милостивый наслал на меня болячку, и слег я в постель, да еще вот доктор шею порезал. А Марианна и давай ко мне ходить, да постель мою оправлять, да порезанное место перевязывать... Доктор сказал, кабы не ее заботы, лежать бы мне еще неделю лишнюю. А меня иной раз даже злость брала, особенно когда лихорадка трепала.
Вот я и говорю ей однажды: "Из чего вы, панна Марианна, хлопочете? Может, думаете, что я женюсь на вас? Так я еще с ума не спятил и не женюсь на такой, которая десятерых имела..." А она ничего, только голову опустила и слезы из глаз закапали. "Я и сама понимаю, говорит, мыслимо ли вам на мне жениться?" Как я это услышал, у меня, с позволения сказать, под ложечкой засосало от жалости. И я тут же сказал Высоцкой: "Знаете, пани Высоцкая, я, может, женюсь на Марианне..." А она мне: "Не будь дураком, смотри..."
- Нет, сударь, не смею я вам говорить про это, - вдруг воскликнул Венгелек, снова целуя руку Вокульскому.
- Говори смело!
- "Смотри, - говорит мне Высоцкая, - не обидеть бы тебе нашего милостивца пана Вокульского этой женитьбой... Кто ее знает, не к нему ли ходит Марианна..."
Вокульский остановился перед ним.
- Этого ты опасаешься? - спросил он. - Даю тебе честное слово, что я никогда не вижусь с этой девушкой.
Венгелек с облегчением перевел дух.
- Ну и слава богу! Сами посудите: одно - что не посмел бы я вашей милости поперек дороги стать за все ваши благодеяния, а другое...
- Что же другое?
- А другое вот что: потеряла она себя по несчастью, когда ее злые люди заставляли, и ее вины в том нет. Но если она сейчас надо мной, над больным, слезы проливала, а сама к вашей милости бегала - это уж такая шельма, что ее убить надо, как бешеную собаку, чтобы на людей не бросалась.
- Так как же? - спросил Вокульский.
- Да как? Женюсь после праздника, - ответил Венгелек. - За чужие грехи она страдать не должна. Не ее была на то воля.
- Тебе нужно еще что-нибудь?
- Больше ничего.
- Так будь здоров, а перед свадьбой зайди ко мне. Марианна получит в приданое пятьсот рублей и сколько потребуется на белье и обзаведение хозяйством.
Венгелек ушел от него глубоко взволнованный.
"Вот логика простых душ! - подумал Вокульский. - Презрение к пороку, но сострадание к несчастью".
И этот простодушный мещанин сразу вырос в его глазах, представ как выразитель высшей справедливости, несущий опозоренной женщине мир и прощение.
В конце марта у Жежуховских состоялся большой раут в честь Молинари. Вокульский тоже получил приглашение, написанное прелестной ручкой панны Жежуховской.