Кукла

- Не знаю, дошло ли до вас, что покойная председательша завещала все свое состояние, кроме незначительной части, благотворительным учреждениям: больницам, приютам для подкидышей, начальным школам, сельским лавкам и так далее... А князь, Дальский и я назначены ее душеприказчиками. Отлично... Приступаем мы к делу, вернее хлопочем об утверждении завещания, как вдруг (примерно месяц назад) возвращается из Кракова Старский и заявляет нам, что от имени обойденных родственников подает в суд о непризнании завещания. Разумеется, и князь и я слышать об этом не хотим, но барон под влиянием жены, которую подстрекает Старский, начинает поддаваться... Мы даже по этому поводу с ним несколько раз крупно поговорили, а князь просто порвал с ним отношения.

- Тем временем что же происходит? - продолжал Охоцкий, понизив голос. Однажды, в воскресенье, барон с женой и со Старским отправились в Заслав на прогулку. Что там у них вышло - неизвестно, но результат был следующий. Барон самым категорическим образом заявил, что оспаривать завещание не позволит. Но это еще не все... Тот же барон решительно разводится со своей обожаемой супругой (вы слышите?)... Но и это еще не все: десять дней назад барон стрелялся со Старским, и тот оцарапал ему пулей ребра... Представляете, как будто ему крючком разодрали кожу справа налево через всю грудь... Старикашка злится, шумит, ругается, кипятится, а жене приказал тотчас же отправляться к своим родным; я уверен, что он больше ее на порог не пустит. Упрямый старик! И до того вошел в раж, что, больной, лежа в постели, велел цирюльнику, назло баронессе, покрасить ему волосы и бородку и теперь выглядит, как труп двадцатилетнего юноши...

Вокульский улыбнулся.

- С барынькой он поступил правильно, но волосы покрасил напрасно.

- Ну, и дал себя продырявить тоже напрасно, - заметил Охоцкий. - А ведь чуть было не угодил Старскому в лоб! Пуля дура! Поверите ли, я даже расхворался от огорчения.

- Где же теперь этот герой?

- Старский?.. Махнул за границу, и не столько из-за афронтов, которые начали сыпаться на него, сколько из-за кредиторов. Голубчик мой, это виртуоз!.. Ведь у него долгов тысяч сто!..

Наступила долгая пауза. Вокульский сидел спиной к окну, опустив голову. Охоцкий тихо насвистывал, думая о чем-то своем; вдруг он встрепенулся и заговорил, как бы с самим собой:

- Что за удивительная путаница - человеческая жизнь! Кому бы пришло в голову, что такое дрянцо, как Старский, может сделать столько добра... именно потому, что он дрянцо?

Вокульский поднял голову и вопросительно поглядел на Охоцкого.

- Не правда ли, удивительно? - продолжал тот. - А ведь так оно и есть. Будь Старский человеком порядочным и не заведи он шашней с баронессой, Дальский непременно поддержал бы его претензии насчет завещания, мало того снабдил бы его деньгами на ведение процесса, благо на этом выиграла бы и его супруга. Но так как Старский дрянцо и напакостил барону... воля покойницы соблюдена. И вот еще даже не родившиеся поколения Заславских крестьян должны благословлять имя Старского за то, что он любезничал с баронессой.

- Парадокс! - заметил Вокульский.

- Парадокс?.. Да ведь это факты... А вы считаете, что Старский не оказал услугу барону, избавив его от подобной женщины?.. Между нами говоря, у этой женщины мозг лягушки. Голова у нее забита лишь нарядами, развлечениями и кокетством; не знаю, прочла ли она хоть одну книжку, интересовалась ли хоть чем-нибудь стоящим... Просто кусок мяса с костями, который выдает свой желудок за душу. Вы ее не знали, вы не представляете себе, что это за автомат, в этом подобии человека нет ничего человеческого. Раскусив ее наконец, барон все равно что выиграл в лотерее!

- Боже мой! - вырвалось у Вокульского.

- Что вы сказали? - переспросил Охоцкий.

- Нет, ничего.

- Однако то, что Старский спас завещание покойной председательши и избавил барона от подобной жены, составляет лишь малую часть его заслуг...

Вокульский замер в кресле.