- Ах, какой пошлый комплимент! - поморщилась она. - Во всяком случае, должна признать, что вы мне почти понравились... Почти. Но вы не выдержали роли, отпустили меня, и я разочаровалась...
- О, меня хватило бы на то, чтобы не выпустить вас.
- А меня хватило бы на то, чтобы позвать слуг...
- А я, вы уж простите, сударыня, заткнул бы вам рот...
- Что?.. что?..
- То, что вы слышали.
Вонсовская опять изумилась.
- Знаете, - сказала она, по-наполеоновски скрестив руки, - вы либо очень оригинальны, либо... очень плохо воспитаны.
- Я совсем не воспитан.
- Значит, действительно оригинальны, - тихо произнесла она. - Жаль, что Белла не узнала вас с этой стороны...
Вокульский остолбенел. Не потому, что услышал это имя, а потому, что почуствовал в себе разительную перемену. Панна Изабелла была ему совершенно безразлична, зато его весьма занимала пани Вонсовская.
- Следовало сразу выложить ей свои теории, как мне, - продолжала вдова, - и между вами не произошло бы никакого недоразумения.
- Недоразумения? - переспросил Вокульский, широко раскрывая глаза.
- Ну да; насколько я знаю, она готова простить вас.
- Простить?..
- Я вижу, вы еще не совсем... оправились, - заметила она небрежным тоном, - если сами не чуствуете, как безобразно вы поступили... По сравнению с вашими эксцентричными выходками даже барон кажется человеком изысканным.
Вокульский так искренне расхохотался, что его самого это озадачило.
- Вы смеетесь? - заговорила снова Вонсовская. - Я не сержусь, так как понимаю, что означает подобный смех... Высшую степень страдания...
- Клянусь, вот уже два месяца я не чуствовал себя так свободно... Боже мой... пожалуй, даже два года! Мне кажется, все это время мой мозг омрачало какое-то страшное наваждение, а сию минуту оно рассеялось... Только теперь я почуствовал, что спасен, и спасен благодаря вам.
Голос его дрожал. Он взял обе ее руки и поцеловал их почти страстно. Вонсовской показалось, что в глазах его блеснули слезы.
- Спасен... и свободен! - повторял он.
- Послушайте, - холодно произнесла Вонсовская, отнимая руки. - Я знаю все, что произошло между вами... Вы поступили недостойно, подслушав разговор, который известен мне во всех подробностях, как и многое другое... Это был самый обыкновенный флирт...
- Ах, значит это называется флиртом! - перебил он. - Когда женщина уподобляется буфетной салфетке, которою всякий может вытирать себе пальцы и губы... так это называется флиртом? Прекрасно!
- Замолчите! - крикнула она. - Я не спорю, Белла поступила нехорошо, но... судите сами о своем поведении, когда я скажу, что она вас...
- Любит, не так ли? - подхватил Вокульский, поглаживая бороду.
- О, любит... Пока что просто жалеет... Я не хочу вдаваться в подробности, скажу лишь, что за эти два месяца я почти ежедневно встречалась с нею... что все время она только и говорила о вас и что излюбленное место ее прогулок - заславский замок... Как часто сидела она на том большом камне с надписью, как часто видела я на глазах ее слезы... А однажды она горько разрыдалась, повторяя вырезанные на камне строки:
Везде, всегда с тобой я буду вместе,
Ведь там оставил я души частицу.
Что же вы скажете?
- Что я скажу? - повторил Вокульский. - Клянусь, единственное, чего я хотел бы в эту минуту, - чтобы не сохранилось ни малейшего следа от моего знакомства с панной Ленцкой. И прежде всего - чтобы исчез злополучный камень, который приводит ее в такое умиление...
- Будь это правда, я получила бы прекрасное доказательство мужского постоянства...
- Нет, вы получили бы доказательство чудесного исцеления, взволнованно сказал он. - Боже мой... мне кажется, что кто-то замагнетизировал меня на несколько лет, что два месяца назад меня неосторожно и неумело разбудили, и только сегодня наконец я действительно пришел в себя.
- Вы говорите серьезно?
- Разве вы не видите, как я счастлив? Я обрел самого себя, я снова принадлежу себе... Поверьте мне, это чудо, которого я совершенно не понимаю; я могу сравнить себя сейчас только с человеком, который очнулся от летаргического сна, уже лежа в гробу.
- Чему же вы это приписываете? - спросила она, потупив глаза.
- В первую очередь вам... И еще тому, что я наконец решился ясно высказать перед кем-то мысли, которые уже давно созрели во мне, только смелости не хватало в этом признаться. Панна Изабелла - женщина иной, чуждой мне породы, и только какое-то помрачение ума могло приковать меня к ней.
- И что же вы сделаете после столь интересного открытия?
- Не знаю.
- Может быть, вы уже встретили женщину своей породы?
- Может быть.
- Это, наверное, та... пани Ста... Ста...
- Ставская? Нет. Скорее вы.
Вонсовская поднялась с надменным видом.
- Понимаю, - сказал Вокульский. - Мне следует уйти?
- Как считаете нужным.
- И мы не поедем вместе в деревню?
- О, это уж наверное... Впрочем... я не запрещаю вам приехать туда... У меня, вероятно, будет Белла...
- В таком случае, я не приеду.
- Я не говорю, что она обязательно будет.
- И я застану вас одну?
- Возможно.
- И мы будем беседовать, как сегодня?.. И ездить верхом, как тогда?..
- И между нами действительно начнется война.