Кукла

- Значит, Вокульский был здесь в сентябре! - обрадовался Жецкий и послал за доктором, прося его прийти немедля.

Не прошло и четверти часа, как Шуман явился. Он дважды перечитал письмо Венгелека и с удивлением поглядывал на оживленную физиономию Жецкого.

- Ну, что вы скажете? - с торжествующим видом спросил пан Игнаций.

Шуман еще более удивился.

- Что я скажу? - повторил он. - Произошло то, что я предсказывал Вокульскому еще перед его отъездом в Болгарию. Ясно, что Стах в Заславе погиб...

Жецкий усмехнулся.

- Да вы рассудите сами, пан Игнаций, - говорил доктор, с трудом сдерживая волнение. - Вы подумайте только: его видели в Домброве, когда он покупал динамитные заряды; потом его видели в окрестностях Заслава и, наконец, в самом Заславе. По всей вероятности, в замке в свое время произошло что-то между ним и этой... Ну, этой панной, будь она проклята!.. Он мне однажды сказал, что хотел бы провалиться сквозь землю, глубоко-глубоко, как в заславский колодец...

- Если б он собирался покончить с собой, то мог бы давно это сделать, возразил Жецкий. - К тому же для этого довольно и пистолета и вовсе не нужен динамит.

- Он ведь уже пытался покончить с собой... Но поскольку это был до мозга костей неистовый дьявол, ему мало было пистолета... Ему нужен был паровоз! Самоубийцы бывают привередливы, я-то знаю...

Жецкий покачивал головой и продолжал усмехаться.

- Что вы мотаете головой, черт возьми? - вышел из себя доктор. - У вас есть другая гипотеза?

- Есть. Просто Стаха преследовали воспоминания об этом замке, он и захотел уничтожить его, как Охоцкий уничтожил греческую грамматику, после того как намучился над нею. И в то же время это ответ барышне, которая, говорят, ездила каждый день вздыхать среди развалин замка...

- Да ведь это ребячество!.. Сорокалетний мужчина не станет действовать, как школьник...

- Это зависит от темперамента, - спокойно возразил Жецкий. - Иные отсылают назад памятки прошлого, а он свою взорвал динамитом... Жаль только, что этой Дульцинеи не было среди развалин...

Доктор задумался.

- Вот неистовый дьявол! Но куда же он теперь девался, если жив?

- А теперь он путешествует с легким сердцем. Нам же не пишет потому, видно, что мы все ему опротивели... - тише прибавил пан Игнаций. - Наконец, если бы он там погиб, остались бы какие-нибудь следы...

- Что ж, я бы не поручился, что вы не правы, хотя... как-то не верится, - пробормотал Шуман. Он грустно покачал головой и продолжал:

- Романтики должны вымереть, ничего не поделаешь; нынешний мир не для них... Все тайное стало явным, и мы уже не верим ни в ангельскую чистоту женщин, ни в существование идеалов. Тот, кто этого не понимает, должен погибнуть или добровольно устраниться. Но как он выдержал стиль! неожиданно воскликнул доктор. - Погиб под обломками феодализма... Умер так, что земля дрогнула... Любопытный тип, любопытный...

Он вдруг схватил свою шляпу и бросился вон, бормоча под нос:

- Безумцы... безумцы... Они весь мир способны заразить своим безумием...

Жецкий продолжал усмехаться.

"Черт меня побери, если я не прав насчет Стаха, - говорил он себе. Попрощался с барышней! Adieu! И уехал себе. Вот и весь секрет. Пусть только вернется Охоцкий, от него мы узнаем правду..."

Он был в таком прекрасном настроении, что вытащил из-под кровати гитару, натянул струны и, аккомпанируя себе, замурлыкал:

Во всей природе весна пробудилась,

Томный разносится глас соловья...

В роще зеленой, на бреге ручья,

Роза прекрасная уж распустилась...

Острая боль в груди возобновилась, словно напоминая, что ему вредно утомляться.

Тем не менее он ощущал огромный подъем.

"Стах, - думал он, - принялся за какую-то важную работу, Охоцкий едет к нему - значит, и мне надо показать, на что я способен. Долой химеры!..

Наполеоновскому роду уже не исправить мира, и никому его не исправить, если мы по-прежнему будем действовать, как лунатики... Войду в компанию с Мрачевскими, выпишу Лисецкого, разыщу Клейна - и тогда, пан Шлангбаум, посмотрим! И что, черт возьми, может быть проще, чем разбогатеть, если этого хочешь?

Да еще при таких капиталах и с такими людьми..."

В субботу вечером, когда приказчики разошлись, пан Игнаций взял у Шлангбаума ключ от задних дверей магазина и пошел обновлять витрины на следующую неделю.

Он зажег лампу, открыл главную витрину и с помощью Казимежа вытащил из нее жардиньерку и две саксонские вазы, а на их место поставил японские вазы и столик в древнеримском стиле. Затем отослал слугу спать, так как имел обыкновение собственноручно раскладывать мелкие предметы, особенно заводные игрушки. К тому же ему не хотелось, чтобы кто-нибудь посторонний видел, с какой охотой он сам забавляется ими.

В этот вечер он, как обычно, достал все какие только были в магазине игрушки, расставил их на прилавке и завел все одновременно. В тысячный раз он слушал мелодии музыкальных табакерок и смотрел, как медведь карабкается на столб, как вода из стекла вращает мельничные колеса, как кошка гонится за мышкой, как пляшут краковяне и скачет во весь опор жокей на быстроногом коне.