Кукла

И, глядя на движение заводных фигурок, он в тысячный раз повторял:

- Марионетки!.. Все марионетки!.. Им кажется, будто они делают, что хотят, а они делают то, что велит им пружина, такая же мертвая, как они...

Когда пущенный неверной рукой жокей опрокинулся на танцующие пары, пан Игнаций опечалился.

"Помочь друг другу - на это их не хватает, а вот испортить кому-нибудь жизнь - это они умеют не хуже людей..." - подумал он.

Вдруг позади послышался шорох. Жецкий оглянулся и в глубине магазина увидел какую-то фигуру, вылезающую из-под прилавка.

"Вор?" - мелькнуло у него в голове.

- Извините, пан Жецкий, но... я на минуточку выйду... - произнесла фигура со смуглым лицом и черными волосами, побежала к двери, поспешно открыла ее и исчезла.

Пан Игнаций не мог сдвинуться с места, руки у него повисли, как плети, ноги не слушались. В глазах у него потемнело, и сердце билось, как надтреснутый колокол.

- Какого черта я испугался? - наконец пробормотал он. - Ведь это... как бишь его?.. Изидор Гутморген... новый приказчик... Очевидно, стащил что-то и удрал... Но почему я так испугался?

Между тем, после довольно продолжительного отсутствия, Изидор Гутморген вернулся в магазин, что еще больше озадачило Жецкого.

- Откуда вы тут взялись? Что вам нужно? - спросил его пан Игнаций.

Гутморген, казалось, был очень смущен. Он понурил голову с виноватым видом и, барабаня пальцами по прилавку, сказал:

- Извините, пожалуйста, пан Жецкий, но вы, может быть, думаете, что я украл что-нибудь? Так обыщите меня...

- Но что же вы здесь делаете? - спросил пан Игнаций и снова попытался встать, но не мог.

- Мне пан Шлангбаум велел остаться тут сегодня на ночь...

- Зачем?..

- Видите ли, пан Жецкий... с вами приходит переставлять вещи этот... Казимеж... Так вот пан Шлангбаум велел мне последить, чтобы он чего-нибудь не стащил... Ну, а мне стало немножко нехорошо, и пришлось... Извините, пожалуйста.

Жецкий наконец поднялся.

- Ах вы сукины дети! - взревел он в страшнейшем негодовании. - Так вы меня считаете вором?.. За то, что я бесплатно работаю на вас?..

- Извините, пан Жецкий, - смиренно заметил Гутморген, - но... зачем же вы бесплатно работаете?..

- Ступайте вы ко всем чертям!.. - крикнул пан Игнаций, выбежал из магазина и тщательно запер дверь на ключ.

- Посиди-ка тут до утра, голубчик, раз тебе нехорошо... И оставь своему хозяину памятку... - бормотал он.

Всю ночь пан Игнаций не спал. А так как квартиру его отделяли от магазина только сени, около двух часов ночи он услышал тихий стук изнутри магазина и молящий голос Гутморгена:

- Пан Жецкий, отворите, пожалуйста... я на минуточку...

Но потом все стихло.

"Ах, прохвосты! - думал Жецкий, ворочаясь с боку на бок. - Так вы меня считаете вором?.. Ну, погодите же!.."

Около девяти утра он услышал, как Шлангбаум выпустил Гутморгена, а потом стал дубасить в его дверь. Однако Жецкий не откликнулся, а когда пришел Казимеж, приказал никогда больше не пускать Шлангбаума на порог.

- Съеду отсюда, - говорил он, - да хоть с Нового года. Лучше уж жить на чердаке или снять номер в гостинице... Меня считают вором!.. Стах доверял мне огромные капиталы, а этот скот боится за свои грошовые товары...

Перед обедом он написал два длинных письма: одно - пани Ставской, с предложением переехать в Варшаву и вступить с ним в компанию, а второе Лисецкому, с вопросом, не хочет ли он вернуться и поступить к нему в магазин.

Все время, пока он писал и перечитывал написанное, с лица его не сходила злорадная усмешка.

"Представляю себе физиономию Шлангбаума, когда мы у него под носом откроем магазин! - думал он. - Вот будет конкуренция!.. Ха-ха-ха!.. Он приказал следить за мною... Так мне и надо! Зачем я позволил этому мошеннику распоясаться! Ха-ха-ха!.."

Он задел рукавом перо, и оно упало на пол. Жецкий наклонился, чтобы его поднять, и вдруг почуствовал странную боль в груди, словно кто-то проткнул ему легкие острым ножичком. На миг у него потемнело в глазах и слегка затошнило; так и не подняв пера, он встал с кресла и лег на кушетку.

"Я буду последним болваном, если через несколько лет Шлангбаум не уберется на Налевки... Эх я, старый осел! Волновался за потомков Бонапарта, за всю Европу, а тем временем у меня под носом мелкий торгаш превратился в важного купца и приказывает следить за мной, будто я вор... Ну, да по крайней мере я набрался опыта, и такого, что хватит на всю жизнь!

Теперь уж меня не будут называть романтиком и мечтателем..."

Он испытывал такое ощущение, будто что-то застряло у него в левом легком.

- Астма? - проворчал он. - Придется всерьез взяться за лечение. А то лет через пять-шесть стану совсем развалиной... Ах, если б я спохватился лет десять назад!