Кукла на троне

– Жаль, но нечем вас порадовать. Первые месяцы в Шейланде я развлекалась собирательством жутких историй – сравнивала призраков Уэймара с духами Первой Зимы. Услышала много любопытного до дрожи, но эта история – скучна. Почти двадцать лет назад отец моего мужа бросил в темницу одного человека – никто не знает, за какую вину. Узник скреб ногтями кладку, а Темный Идо, якобы, скрывал звуки от слуха стражников. За тринадцать лет он проскреб стену и вышел в коридор. Встретив стражников, убил их: одному свернул шею, другому перегрыз горло. Потом, с помощью Темного Идо, исчез из темницы сквозь землю, словно червь.

Она качнула головой:

– Вот только, к сожалению, разгадка тайны уже известна: узник просто ушел через подземный ход. Леди Минерва обнаружила его местоположение… Я знаю много куда более загадочных историй. Если желаете, развлеку вас, отче.

– О, я весь обратился в слух!

– Начну, пожалуй… м-мм… со змеиных глаз. Один кайр привез в Первую Зиму альтессу из Мельниц. Она была очень хороша собою, но имела странность: зрачки – не круги, как у человека, а вертикальные щелочки, словно у ящерицы…

Иона еще долго говорила, одну за другой вспоминая жутковатые сказки Севера. Она так увлеклась, что забыла обо всех волнениях, и только позже оценила, сколь искусно отец Давид развеял ее печали. Перенаправил мысли на другой предмет, как стрелочник меняет ход поезда, – и вот она больше не грызет себя за ошибки и не мучается пустою надеждой.

Когда брат снова позвал ее испытывать Руку Знахарки, Иона могла рассуждать абсолютно трезво.

* * *

– Возможно, вы уже знакомы, миледи. Это механик, пытавшийся убить вашего брата.

– Ме-е, – сдавленно выронил Луис.

Он был худ и белолиц, как девица. Светлые волосы легкомысленно вихрились, на щеках розовел нездоровый румянец. Глаза огромные, круглые, влажные, будто у олененка.

Разумеется, Иона знала его. Тот, кто предал и ранил Эрвина, и обрек на нечеловеческие страдания. Еще недавно Иона готова была задушить предателя собственными руками.

Но кайр Джемис, представив ей пленного Луиса, сказал:

– Миледи, не делайте поспешных шагов. Просто посмотрите какое-то время.

Она смотрела.

Сначала пришла в ярость от того, насколько здоровым выглядит этот подлец. Пробыв в плену у кайров месяц – четыре недели, тридцать дней! – мучитель Эрвина не лишился ни одной части тела, не получил ни одной серьезной раны, даже ни одного синяка! Что творится с Первой Зимою?! В тот единственный раз, когда жестокость была бы оправдана, – где она?!

Затем возникло удивление: очень уж странно глядел Луис – не как человек. Он знал Иону в лицо, и должен был испытать ужас. Но в его глазах не появился ужас, не блеснуло даже узнавание. Была лишь звериная тревога – не испуг человека в опасности, но привычный жизнеспасительный страх сурка. Слушать каждый звук: что? где? близко ли? пора ли бежать?!

Потом Луис заблеял, и удивление сменилось жалостью. Она сама не верила, что может жалеть предателя и убийцу, но жалела. «Что нас не убивает, то делает сильнее» – нет, это не всегда правда. Что случилось с Луисом, не убило его, но и сильнее не сделало. Он просто перестал быть человеком…

Позже, в столице, Иона волновалась, чтобы Эрвин не отдал Луиса палачам. Это было бы так логично… и абсолютно бессердечно. Но Эрвин очень долго приглядывался к Луису, проходя сквозь те же чувства, что сестра… И, наконец, сказал:

– Эх, сударь, если бы вы знали, какие пытки я для вас изобретал… Но моя фантазия оказалась тусклее реальности. Я сочувствую вам, Луис Мария.

Луис стоял на четвереньках и бормотал:

– Ме-ме-мееееее… Козленочек… дурашка, глупенький…

Ионе хотелось плакать.

Они с Эрвином долго размышляли, как поступить. Убить Луиса – не в качестве кары, а для избавления?.. Отпустить на свободу?.. Оба варианта в равной мере жестоки. Иона сказала, что слыхала о медиках, пытающихся лечить безумцев. Невозможно исцелить безумие, посланное богами; но разум Луиса помутнили не боги, а человеческое зверство, – так нельзя ли вылечить его? А Эрвин сказал, что у Луиса была в Маренго любимая девушка. Возможно, люди Кукловода умертвили ее, но если нет, хорошо бы разыскать. Сказать ей, что Луис жив и имеет шанс выздороветь. Пускай хоть что-то светлое случится с ними…

До сей поры успехи лекаря были невелики. Он давал Луису успокоительные капли, что притупляли страх и расслабляли нервы. Чаще это просто навевало сонливость, но иногда случались просветления – будто открывалось оконце, сквозь которые выглядывал из тела Козленка человеческий разум. В один такой час бывшего механика привели к герцогу.

– Луис, я хочу, чтобы вы кое-что сделали, – сказал Эрвин.

Он смотрел в сторону и говорил равнодушно. Лекарь предупреждал: взгляд в глаза может напугать Луиса, как и малейшее проявление эмоций. Больной еле слышно прошептал:

– Что сделать?..

В образе человека он не смел говорить громко.

– Попробуйте надеть вот эту… вещь. Будем звать ее перчаткой.