На удивление, кое-что вышло у Эрвина. Он вовсе не надеялся на свой успех. С ироничными замечаниями и улыбкой на устах взялся за Руку Знахарки – и наперстки замерцали в его ладони. Когда надел их на пальцы, они изменили размер, приспособились к руке. Но тем все и кончилось. Что ни говорил Эрвин про себя или вслух, какие жесты ни совершал (а он проявил в этом немалую фантазию) – свечение не стало ярче, и Предмет не проявил целительной силы.
– Твоя очередь, сестрица, – сказал он, снимая наперстки.
Внезапно Иона поняла, что боится этого момента. Страх происходил от очень глубокой, едва осознаваемой надежды. Вдруг у меня получится?.. Это же оправдает все! Матушкин наивный договор с Кукловодом, мое бегство из Уэймара в столицу, глупая выходка, стоившая жизни Знахарке и кайру, – все обретет смысл, если сейчас Предмет оживет в моих руках! Окажется, что извилистый путь, омраченный столькими тревогами, вел меня к наилучшей цели из возможных – пониманию своего назначениям. Даже в зелье Мартина проявится смысл: боги показали мне ложное средство, чтобы впредь я отличала истинное. И даже в вороновом пере – знаке смерти и хвори, символе того зла, с коим мне предначертано сражаться!
Стать целительницей и посвятить себя людям – возможно ли миссия прекрасней?
И можно ли верить, что меня – несовершенную, безрассудную, странную, глупую – избрали боги?..
Все силы разума Ионы противились вере.
И были правы: Предмет не заговорил.
Эрвин улыбнулся сестре, без слов говоря: ничего страшного, ожидаемый исход. Она отдала Руку Знахарки.
Иона унесла с собою странное нечестивое святотатственное чувство: будто боги ошиблись. Они должны были вверить ей целительный Предмет. Если бы не ошибка, какая-то глупая погрешность судьбы, – Рука Знахарки ожила бы в руках Ионы!
Коль быть искренней до предела, то именно об этом она хотела бы поговорить с отцом Давидом. Но ведь не скажешь всерьез: «Святой отец, мне кажется, боги ошиблись», как и не откроешь постороннему секретный трофей своего Дома. И вот они гуляли в саду, и Иона самым светским из голосов расспрашивала Давида о неважном, в глубине души надеясь, что он сам угадает невысказанный смысл. А священник робел, как подобает священнику, отделывался общими фразами… пока вдруг не сказал:
– Миледи, когда вы спрашивали меня о тайном ордене, то перебирали в мыслях несбывшиеся мечты. Вы рассказывали о знаках – вороновом пере и лошади со льняною гривой – но держали на уме смысл жизни. Вы советовались об интерьере дворца и таили сомнения на счет политики брата… Сейчас я слышу тот же оттенок, вижу тот же туман в ваших глазах. О чем на самом деле вы думаете?
– Об ошибках, – ответила Иона, но не решила сознаться, о чьих. – Слишком много я наделала глупостей.
– Говоря так, люди часто имеют в виду только две глупости: первую и ту, что за нею последовала. Вторая обычно болезненна – не знаю, могу ли спрашивать о ней. Скажите, миледи, какая глупость была первой?
Интересные вопросы – почерк отца Давида. Он не тот человек, кому сможешь ответить, не подумав. Первая глупость… Второю, конечно, стала встреча со Знахаркой. А вот первой?.. Наивная надежда вылечить отца? Сомнения в Эрвине? Приезд в столицу? Ссора с мужем?.. Или еще раньше…
– Я бросила в темницу леди Минерву.
Так бывало с вопросами отца Давида: отвечая на них, Иона сама понимала кое-что. Вот и теперь осознала: да, именно конфликтом с Минервой началась цепочка! До того ей было не в чем себя упрекнуть.
– Владычицу Минерву? – уточнил отец Давид. – И теперь она таит обиду на вас?
– Не знаю. По меркам Севера, день под землей – ничтожная малость. Вежливый человек выбросил бы из головы… Меня волнует другое: я поступила несправедливо. Вспыльчиво, сгоряча… Да, отче, Северная Принцесса иногда поступает сгоряча. Хотя и редко…
– Минерва – умный человек. Она должна понять и простить.
– Ее прощение вторично… Кто-то другой – быть может, Праматерь, – не простил моего проступка. После той темницы я будто проклята: что ни сделаю, все обернется ошибкой.
– А вы были в ней?
– В темнице Уэймара?
– Да, миледи.
– Была, но… Почему вы спрашиваете?
– Точку начала событий стоит изучить особенно внимательно. Так, по крайней мере, говорят ученые мужи.
Иона возразила. Попыталась растолковать, что Давид неверно понял: темница – лишь форма, а содержание – несправедливость. Иона проявила ее с Минервой, а затем с Мартином, не наказав его сразу, а затем с мужем, усомнившись в нем. И теперь, обремененная этой виною, она видит несправедливость во всем – в исходе войны, бедствиях крестьян, политике брата. Так беременная женщина в любой толпе заметит другую будущую мать… Но Давид сказал:
– Миледи, этой тропинкой ваши мысли ходили неоднократно. Вам станет скучно со мною, если не привнесу чего-нибудь нового. Давайте взглянем на форму, а не содержание. Быть может, увидим нечто любопытное.