Кукла-талисман

— Хватит, — сказал я. — Я выяснил всё, что хотел.

Резким толчком я отшвырнул сына Цугавы обратно на тюфяк. Меч остался торчать в стене, и я обратился к мечу:

— Благодарю вас, Киннай-сан. Вы были бесподобны.

— Что здесь происходит?

Цугава всё-таки не выдержал, нарушил слово. Хозяин дома ворвался в спальню, сломав хрупкую дверь, и остолбенел, глядя на происходящее. Бодрствовал один я, сидя у стены, рядом с торчавшим из неё фамильным мечом. Ансэй и его жена продолжали спать: безмятежно, словно здесь только что не происходила жаркая схватка.

Даже явление Цугавы не разбудило их. Впрочем, уже не имело значения: спят они или бодрствуют. Сегодня была последняя ночь, когда сон угрожал жизни Хасимото Ансэя.

— Пойдёмте, — сказал я, обращаясь к Цугаве. — У меня есть для вас добрый совет.

И, не смущаясь присутствием мужа и свёкра, снял амулет с шеи Масако-младшей. Женщина сразу же проснулась, охнула, закрылась покрывалом, но это тоже не имело теперь значения.

— Что вы себе позволяете? — прохрипел Цугава.

— Спасаю вас, — объяснил я. — Вас и вашего сына.

* * *

— Нож вашей прабабки, — выйдя в коридор, я извлёк нож Масако-старшей из мешочка и показал Цугаве. — Немедленно верните его на алтарь. И никогда — слышите? Никогда! — не позволяйте убрать его оттуда. Детям закажите, внукам, правнукам. Вы меня поняли?

Он понял.

— Уничтожить? — деловито предложил Цугава. — Сломать, расплавить?

— Не советую. Мы не знаем, что тогда произойдёт. Зато я точно знаю, что духов убивать нельзя, — я вспомнил Нобу-двоедушца после того, как он прикончил мятежный дух мальчика Иоши, и поёжился. — Нет, пусть лучше лежит на алтаре. Если это было безопасно в течение ста лет, нас это тоже устроит. Меч, кстати, тоже верните на алтарь.

Он шагнул ближе:

— Попытки самоубийства прекратятся?

— Думаю, да. В любом случае, это скоро выяснится. Амулеты оставьте, если не хотите мучиться кошмарами. Даже если сон не толкает вас к самоубийству, ночью лучше спать спокойно, без фамильных страстей. Закупите в То-дзи побольше оберегов, пусть всегда будут под рукой, про запас. Да, чуть не забыл…

Я показал Цугаве любовный талисман его сына:

— Дайте Ансэю правильный амулет, с фигуркой Дзидзо. Потом, если угодно, накажите сына за ослушание и сокрытие подмены. Наказание должно быть таким, чтобы он навеки закаялся самовольничать.

— Сделайте это вы, — предложил Цугава.

— Что? Купить для вас амулеты? Наказать вашего сына?!

— Верните клинки на алтарь. Мне бы не хотелось сейчас заходить в залу. Я…

Я боюсь, хотел сказать он. И не смог.

— Это великая честь, — вместо этого произнёс Цугава. — Я благодарен вам, Рэйден-сан. Меньшее, чем я могу вас отблагодарить, это доверить вам восстановление покоя в моём доме. Пусть предки видят, что вы для меня — словно старший сын, наследник чести Хасимото.

Стыдно сказать, у меня защипало в носу.

Видя моё смущение, он ушёл в спальню Ансэя и вернулся с мечом, уже вложенным в ножны. Это дало мне время восстановить самообладание.

— И не благодарите, — Цугава протянул мне меч. — Это я должен благодарить вас. Спокойной ночи, Рэйден-сан. Я очень хочу, чтобы эта ночь и все последующие были спокойными.

Если честно, я тоже не возражал.

2 Нож и меч

В зале было темно и пусто.

Фонарь погас, угасла и одна свеча. Вторая оплыла, фитиль трещал и чадил. Жалкий язычок пламени дрожал, не в силах противостоять напору тьмы. Ладно, какая разница?

Мне не требовался свет.

Вернув клинки на алтарь, я забился в дальний угол и опустился на голый пол, лицом к алтарю. Вероятно, это тоже своего рода безумие, но мой театр всегда со мной, где бы я ни оказался. Видение пришло быстрей обычного, не заставляя одинокого зрителя ждать. Вероятно, этому способствовали декорации — мне не требовалось ничего воображать.

Всё, что я видел, случилось здесь: в главной зале усадьбы Хасимото. Да, с тех пор прошло много лет. Но что такое время, если сидишь в темноте?

Сцена 1

Масако:

О муж мой!
Доблестный муж мой!
Ты, образец самурая, воплощённая честь!

Сцена представляет собой главную залу в усадьбе клана Хасимото. Алтарь, стенная ниша для божеств, резные панели, изречения на стенах. Всё гораздо меньше, чем на самом деле. Такова театральная традиция: уменьшенные декорации должны подчёркивать важность и величие действующих лиц, их слова и поступки.

Масако:

Преданный князю,
верный главе клана,
послушный воле семьи!
Слышишь ли ты меня?
Слышишь ли меня, мёртвую,
если не услышал живую?!