Кукла-талисман

Вот сейчас он бросится на меня. Повалит на пол, станет избивать, топтать, пинать ногами. Глаза белые, бешеные. Пальцы сжались в кулаки. На скулах заиграли желваки, рот начал дёргаться, как у припадочного.

— Хорошо, — сказал Хасимото Цугава, хранитель княжеского меча. — Я даю вам своё согласие. Безумие? Пусть. Разве то, что творится в моём доме, не безумие? Одно безумие можно победить лишь другим, ещё более безумным. Делайте, что хотите, господин дознаватель, я не стану вам мешать.

Я говорил, что он — сильный человек? Только сейчас я понял, насколько он силён. Кто победил себя, тот истинный силач.

Взяв меч со всем благоговением, я двинулся к выходу.

— Не обманите меня, — сказал я, задержавшись на пороге. — Вмешаться значит помешать. Поверьте, я не желаю вам зла. Ни вам, ни вашему сыну. То, что я делаю, выглядит не лучшим образом. Но помните: я на вашей стороне. Пусть дед умирает раньше отца, а отец раньше сына. Мне нравится такой порядок вещей.

Глава шестая Живые и мёртвые

1 «Что вы себе позволяете?»

Ансэй спал.

Голова молодого господина белела свежими повязками. Покрывало сползло, открыв взгляду чету супругов в нижних одеждах, сбившихся во время сна. Жена Ансэя лежала на спине, откинувшись на изголовье так, чтобы не испортить прическу, и держа руки строго вдоль тела. Сам Ансэй время от времени ворочался, руку же закинул на бедро женщины.

Во всём этом было больше непристойности, чем в открытом наблюдении за чужой любовной игрой. Я едва не выскочил прочь, но сдержался.

Меч я положил рядом со спящими, стараясь действовать со всем возможным почтением. Со стороны могло показаться, что я привёл с собой другого человека — и сейчас предлагаю ему принять участие в моём замысле. В какой-то степени так оно и было.

Нетрудно двигаться бесшумно, если на ногах одни носки. Я лишь молился, чтобы моя обычная неуклюжесть не сыграла со мной злую шутку. Присев над юной женщиной, я мысленно попросил её простить меня за отвратительное поведение — и потянулся к её груди. Сама грудь интересовала меня в меньшей степени — это не вполне так, но пощадите мою скромность! — просто там, на груди, покоился амулет: такой же, как у всех обитателей дома.

Стараясь не коснуться женского тела, я наскоро ощупал мешочек. Не требовалось развязывать шнурок и заглядывать внутрь, лишая оберег силы, чтобы понять: да, в мешочке помимо прочего лежит кайкэн, нож-стрела, которым лишила себя жизни Масако-старшая. Похоже, жена Ансэя никогда не расставалась со свадебным подарком мужа.

Я бросил взгляд на меч, словно ждал от него ответа. Если ответ и был, я ничего не услышал.

Перебравшись на другую сторону тюфяка, я со всей возможной осторожностью полез за пазуху к Ансэю. Ага, вот и амулет. После того, как молодой господин чуть не удавился шнурком, амулет ему оставили, но шнурок забрали. Причинить себе вред мешочком с безобидным содержимым не смог бы и гений самоубийства.

Я извлёк амулет и развязал тесёмку, стягивавшую горловину. Да, после такого вторжения амулет станет бесполезной игрушкой. Но если я ошибся, Цугава найдёт для сына другой амулет, точную копию выдохшегося. Если же я прав…

— Да, — одними губами выдохнул я, обращаясь к мечу. — Я прав.

В мешочке Ансэя не было ни статуэтки Дзидзо, ни семейного благопожелания. Там скрывался энмусуби — любовный талисман, каких полно в любой лавке. Влюблённые обычно берут два подобных амулета, но для супругов чётные цифры считаются несчастливыми, поэтому муж с женой, как правило, пользуются одним общим талисманом.

Лоскут белого шёлка. Изображение летящего журавля. Мне вспомнился Журавлиный клин — кладбище Куренкусаби, куда я ходил на могилу банщицы Юко — и я едва не выронил амулет.

— Да, — шепнул я мечу, пряча талисман обратно в мешочек. — Ваш праправнук, Киннай-сан, обезумел от любви. Он сменил семейный талисман на любовный. И заметьте, никому об этом не сказал! Стоит ли удивляться, что ему снятся такие сны, да ещё в опасной близости от ножа вашей, Киннай-сан, уважаемой супруги…

Меч вылетел из ножен и метнулся к моему горлу.

Отдав всё внимание амулету, я пропустил тот миг, когда Ансэй проснулся. Вернее, он продолжал спать, но действовал так, словно бодрствовал и был готов к битве.

— Отпусти её! — взревел он чужим голосом. — Прочь!

Сейчас молодой господин не пытался покончить с собой, как делал раньше. Он пытался покончить со мной. Это удалось бы ему в полной мере, но рукоять меча в последний момент провернулась в пальцах Ансэя, скользких от пота. Удар пришёлся обратной стороной клинка, тупым обухом. Это не причинило мне особого вреда, хотя и ушибло мышцы шеи.

— Прочь, негодяй!

Прочь так прочь. Я отшатнулся к стене, понимая, что бумага, натянутая на раму — скверная опора. Дорогу к дверям мне закрывал взбешённый Ансэй. Не открывая глаз, он всем телом кинулся вперёд, выставив перед собой меч — и промахнулся. Остриё распороло мне рукав и вонзилось в стену. Лезвие скользнуло по планке деревянной рамы и застряло, как если бы Ансэй вогнал меч в камень, да так, что и бог не выдернет.