Кукла в волнах (СИ)

— Ответ, Витя, всегда есть: или «да» или «нет». Если «да», то всё понятно. Если «нет», то любовь будет в тебе умирать. Медленно или быстро — зависит от тебя. Можно её, конечно, вырвать с корнем, как больной зуб. Это будет быстрое умирание. Но, в том-то и дело — ты надеешься до последнего, вдруг твоя возлюбленная откликнется. К тому же, это чувство живое и, как всякому живому, ему не хочется умирать. Так что, это очень тяжело.

Волчатников обреченно вздохнул и выпил.

— Помнишь, я тебе читал стихи? Сейчас сочинил еще одно четверостишие, — сказал он:

   Какой разлад, какой в душе разлад!

   Когда нельзя ни плакать, ни смеяться,

   Когда душа — покрытый снегом сад,

   Не может в небо ветками подняться.

Я не понимал его сильных переживаний. Переживать из-за неудачной любви? Да, ради бога! Девушек вокруг хоть пруд пруди.

— Сергей Николаевич, — сказал я ему, — что-то вы совсем упали духом. Кроме Илоны есть еще много девушек. Как поется в известной песне: «Как много девушек хороших» …У вас всё совпало, совместилось в одной точке: жена, Илона, напряжение от полетов. Психологи называют это депрессией.

— «Я хотел бы отравой стихов, одурманить несносные мысли», — пробормотал Волчатников строчку из Анненского, которого я уже успел хорошо узнать, — я, Витя, атеист, как впрочем, и ты. Но любовь это нечто, она не поддается рациональному, сухим логичным выводам. Если бы Бог существовал, я бы сказал, что любовь это божье дыхание. Разве мы замечаем безобразное лицо, уродливую фигуру своей избранницы, если любим? Нет, потому что мы смотрим на неё не обычными глазами, не простым зрением, а внутренним, духовным. Поэтому в другом человеке нас привлекает именно душа, даже если он не соответствует канонам общепринятой красоты. Я бы сравнил это с выражением «вдохнуть жизнь». Бог это или нет, но тот, кто дарит нам любовь, дарит вторую жизнь.

Подполковник замолчал, потом закурил сигарету и сказал:

— Впрочем, что-то я не ко времени расфилософствовался. — Он вдруг криво усмехнулся: — А не скромно ли мы сидим, друг мой, Витька? Не устроить ли нам маленькую оргию, забег, так сказать, вширь?

— Оргия не наше слово, — серьезно ответил я, — это из арсенала капитализма.

— Ну, назови как-нибудь по-другому, хрен редьки не слаще. Например, собрание, увеселение, пикник. Впрочем, нет, всё это глупо! — Волчатников защелками пальцами в нетерпении, подбирая слово, — давай назовем это «карусель». Точно. Мы будем кувыркаться с дамами, потом меняться ими и всё это будет непрерывно крутиться, как карусель.

Не слушая моих слабых возражений о том, что уже поздно, что лучше посидеть мужской компанией и вообще, ну их к черту, этих баб, Волчатников снял трубку телефона и повел переговоры с кем-то, кого он очень хорошо знал. Так что у меня возникли подозрения, что «карусель» он уже делал неоднократно и без меня.

— Ты сейчас свободна? — спросил комэска невидимую мне собеседницу, — тогда захвати подругу и топайте ко мне домой. Кто у меня? Тебе какое дело? Офицер-аэродромщик, мой хороший знакомый. Ладно, жду… — он положил трубку, — сейчас дамы навестят кавалеров.

В ожидании женщин мы снова выпили. Сергей Николаевич включил свой черно-белый телевизор «Темп», показывали старый водевиль «Табачный капитан».

— Так, — Волчатников неожиданно, словно что-то вспомнив, поднялся со стула, — придётся коньяк убрать — дамы жалуют водку. Ну-ка, помоги мне.

Мы достали две бутылки «андроповки»^[19], открыли рыбные консервы и банку тушенки, нарезали хлеба.

— Да, Витя, у меня же есть банка с маринованными огурцами. Ах, какие это огурчики, доложу я тебе, пальчики оближешь! — Волчатников наклонился и извлек из-под кровати двухлитровую банку с огурцами, — я уже одну прикончил, причем в одиночку.

Он открыл крышку, наколол на вилку и протянул мне небольшой огурчик, который на самом деле оказался очень вкусным, хрустящим.

— Произведение моей жены, — заметил подполковник без определенных эмоций, — что-что, а готовить она умеет.

Потом комэска пошел к холодильнику и принес целый круг аппетитно пахнущей копченой колбасы, которую мы порезали и разложили на две тарелки. Вдыхая колбасный запах, он сказал:

— Хороший продукт делают хохлы!

Между тем в дверь сначала постучали, а потом раздался звонок, словно кто-то был неуверен в том, что мы расслышим стук. Волчатников пошел открывать и из-за его спины я увидел белокурую голову Тамары Косых, жены моего командира роты. Тамара скользнула взглядом по комнате. Увидев меня, она совсем не удивилась, как будто ждала этой встречи. Видимо — это с ней Волчатников говорил по телефону, и потому она знала, кого увидит.

— Витя привет! — махнула она рукой, как ни в чём не бывало, быстро прошла к столу.

Следом за ней показалась подруга Тамары, женщина из домоуправления, с которой я её часто видел. Эта женщина была почти ровесницей Волчатникова, впрочем, довольно миловидная, или как говорили на юге, интересная. Она тоже присела к столу, а Тамара, присвоив себе права хозяйки, несколько развязно её представила:

— Это Валя, — затем посмотрела на нас, и уже обращаясь к Вале, сказала: — Это Витя и Сережа.