Кукла в волнах (СИ)

Я искоса взглянул на Волчатникова. Странно было чувствовать себя на одной ноге с ним, будто мы были одногодки или, по крайней мере, равными по званию. Но Волчатников совершенно не обращал внимания на это. Он ловко открыл бутылку и разлил водку в стаканы.

— Так, девчонки, выпьем за встречу!

— За то, чтобы количество взлетов было равно количеству посадок! — бойко добавила Тамара известный летный тост.

Мы чокнулись и выпили.

Честно говоря, я не особенно удивился, увидев жену своего командира роты. Нечто подобное мной ожидалось. Припомнились слухи, которые я слышал от разных людей, в том числе и рассказы старшины роты Винника. Последний, каждый раз завидев её возле казармы нашей роты, делал стойку как гончий пёс, но Тамара не обращала внимания на толстого и низкорослого прапорщика. Он был не в её вкусе. Зато Винник подмечал все её романы и комментировал их с максимальной долей похабной откровенности.

Мы уже до прихода женщин порядком выпили с Волчатниковым. Еще одна рюмка водки сделала своё дело, и комната поплыла перед глазами. Дамы тоже стали постепенно доходить до кондиции. Они, не дожидаясь общих тостов, потихоньку подливали водку сами себе. Щеки их порозовели, глаза заблестели, на каждую реплику Волчатникова или мою они заливались громким хохотом, словно мы говорили невесть что смешное, а не глупую пьяную белиберду. Не помню, в какой момент мы разделились на пары и Валя села рядом со мной на кровать.

Она что-то говорила, но я улавливал только отдельные слова, а не их смысл. Потом несколько отстраненно, словно некий неосязаемый дух, я увидел, как её руки принялись манипулировать с моей ширинкой на брюках, а когда расстегнули её, послышался недовольный возглас:

— Ты что импотент?

В ответ я глупо заулыбался, но промолчал.

— Скажи что-нибудь! — потребовала она, не переставая делать руками определенные действия, чтобы привести меня в боевое состояние.

Но я в ответ ничего ответить не смог — язык сделался, неповоротливым, чужим, непослушным. Словно он принадлежал не мне, а другому человеку, который не слушал моих распоряжений. В какой-то прострации я наблюдал, как моё сознание медленно-медленно погружалось в пучину темноты и это происходило до тех пор, пока не оно не отключилось полностью.

Посреди ночи, внезапно, словно кто-то повернул выключатель, и я проснулся. Рядом на подушке лежала голова Вали, чувствовалось её теплое дыхание. На соседней койке не спали, слышалось шевеление и шепот Тамары:

— Сережа…Сережа…

— Что? — спрашивал комэска.

— Ты знаешь кого-нибудь из аэродромного отдела училища или штаба округа.

— А тебе-то зачем?

— Мне надо с ними обсудить кое-что.

— Что именно?

— Сколько мой Женя будет сидеть на роте, ему пора двигаться наверх. Он же бросил пить…

— Так ты хочешь ему помочь? Вот этим?

В темноте мелькнула белая рука Волчатникова и легла на то место, где простыня скрывала промежность Тамары.

— Почему бы и нет? У женщины есть только одно оружие и надо уметь им правильно распорядиться.

— А как же любовь?

— Любовь-морковь… — Тамара хмыкнула в темноте, — чепуха всё это, сплошные сопли. Есть только момент — пользуйся им! Всё остальное красивая сказочка для детей. Ты же не ребенок, Сергей, чтобы верить в эту туфту, давай лучше повторим.

— Нет, я уже как выжатый лимон. Мне нужна, как говаривал Ильич, «мирная передышка». Я тебе сейчас замполита разбужу, а то он сачканул.

Волчатников протянул руку и коснулся моего плеча:

— Витя…Витек…

Я сделал вид, что просыпаюсь.

— Ползи сюда! — позвал Волчатников.

Я перелез через кровать и подошёл к ним. Сергей Николаевич тут же поднялся и пошел к Вале, а я нерешительно замер, переминаясь с ноги на ногу, пока не почувствовал, как рука Тамары тянет меня вниз.

Мне не хотелось делать это с женой командира. Я чувствовал себя неловко, неприятно, словно нарушал какие-то торжественно взятые на себя обязательства, например присягу Родине. Но Тамара, в отличие от Валентины, быстро возбудила меня, и я не успел опомниться, как закрутилась та самая карусель, о которой говорил камэска.

В звук ритмичного скрипа кровати естественным образом, точно кто-то заранее расписал партии голосов в опере или мюзикле, вплетались вздохи и всхлипы Тамары. Так и звучало: скрип-вскрик, скрип-вскрик. Суррогатная песнь любви тревожила устоявшуюся тишину квартиры, был здесь чужеродной, лишней.

Я внезапно почувствовал не прилив сил, вызываемый обострением чувственных ощущений, не эйфорию мозга, который плавится от удовольствия, нет, я почувствовал в этой чуткой тишине отчаяние одиночества. Словно нахожусь в ледяной пустыне один, и помочь мне некому.

Это ощущение настолько меня поразило, что сердце, казалось, на миг остановилось, а потом пошло вновь, робкими толчками напоминая о себе.

Утром мы сидели с Волчатниковым, и пили крепкий чай. О прошедшей ночи не вспоминали. Да и о чём вспоминать? Сергей Николаевич только сказал:

— Иметь дело с подобными женщинами можно лишь для разрядки, для снятия напряжения, но и с ними не всегда получишь удовлетворение.

— Это подтверждает вашу теорию физического выражения любви?