Кукловод

— Ты наверняка не раз слышал образное выражение, будто настоящие писатели, поэты и художники вкладывают в свои произведения часть своей души. Но ведь это происходит на самом деле, мой любимый братец! Рисуя полотно, ты через кисть и краски отдаешь холсту часть своего энергопотенциала… Умными словечками оперирую, удивил? В одном не очень замечательном месте, где я пребывал несколько лет, мне разрешали читать литературу, и не только об этом, так что не удивляйся моим познаниям. За эти годы я перечитал столько, сколько ты не прочел за всю свою жизнь… Так вот, попытки простого ментального контакта с тобой у меня не выходили. Помнишь нашу первую встречу в скверике, а затем еще и ночь в поезде? Правда, во втором случае я пользовался...

— А мне очень, очень хотелось покопаться в твоих мозгах, понять, почему ты такой же, как я, и не такой, как все, — развел руки в стороны Зиновий. — Один я представляю большую силу, но вдвоем мы завладели бы всем миром. Однако ни мне, ни тем более тебе этого не достичь. Я вынужден скрываться от спецслужб, вся моя жизнь — это прятки, которая может закончиться точным выстрелом снайпера. А ты слишком хорошо воспитан, чтобы использовать свой дар себе на пользу. С другой стороны, возможности моего дара гораздо выше, я могу управлять людьми, подчинять их своей воле, а ты — только читать воспоминания покойников.

— Я тебя понял, — сказал Алексей. — Но ты не объяснил, за что отдал жизнь мой товарищ.

— Такая уж у него судьба, — совершенно искренне вздохнул Хорьков, однако уже спустя мгновение на его губах появилась злорадная ухмылка. — Я рассчитывал честно купить картину при посредничестве этого человека, с деньгами у меня проблем нет. Но он плохо справился со своей работой, не смог заставить тебя дописать ее. А я устал ждать, и решил твоего продавца наказать. Впрочем, даже если бы мне и не удалось через картину узнать твой внутренний мир, я бы повесил ее на стену, смотрел бы на нее и думал о том, какие еще муки выдумать для тебя?

Зиновий неожиданно выключил фонарик, и они моментально оказались в полной темноте. Лишь только где-то сзади светлел дверной проем, но этого света было недостаточно, чтобы Клёст мог разглядеть своего недруга.

— Я привез его сюда вчера вечером, перед тем, как отправиться к следователю… Леонченко, кажется, если не ошибаюсь, — раздался из темноты голос. — Твой Егоров визжал, как свинья, так что пришлось накачать его тем же препаратом, что и того бизнесмена, которому я отрезал гениталии. Правда, когда я заколачивал гвозди, у твоего друга опорожнился кишечник, и он едва не испортил мне туфли (так вот откуда этот запах). Но я на него в обиде — все же такое важное событие в жизни человека случается не каждый день. Потом я стал рисовать на его коже ножом. Мне кажется, во мне пропадает художник. Хочешь оценить мое мастерство? Подходи ближе, а я посвечу.

Снова вспыхнул фонарик, освещая ужасную картину. Теперь, приглядевшись, Клёст сумел получше рассмотреть то, о чем говорил Хорьков. Грудь Егорова представляла собой кошмарное полотно, на котором можно было разглядеть силуэт храма с тремя куполами, и витающих над ним двух карикатурных ангелов. Алексей непроизвольно вздрогнул, вспомнив свое «Лето», где был похожий сюжет, только вместо храма на его картине изображено дерево.

На лицо Клеста свет не падал, но Зиновий, наверное, уловил исходившие от него флюиды ненависти.

— Давай-ка, братец, выйдем отсюда, а то, я гляжу, на тебя не лучшим образом действует вид твоего товарища.

Алексей молча развернулся, двинувшись к дверному проему. Преодолевая эти несколько метров, он ожидал чего угодно, вплоть до коварного удара ножом промеж лопаток, а может, и выстрела в затылок. Кто знает, что у этого ублюдка в кармане плаща…

Однако если Хорьков и собирался расправиться с братом, то явно не сейчас. Он с беспечным видом уселся на низкий подоконник, закинул ногу на ногу, обхватив ладонями колено и, довольно прищурившись, поглядел на Клеста:

— Видишь, какой я подонок? Сам понимаешь — убить человека для меня все равно, что муху прихлопнуть. А мог получиться нормальный член общества, не подбрось меня любимая мамочка в Дом малютки. Бог с ними, с уродами, которые ее изнасиловали, я бы даже это простил, если бы она признала меня своим сыном. Но она отреклась от меня! Ты не знаешь, что мне довелось испытать в детдоме, через какие унижения пришлось пройти…