Кукловод судьбы [СИ]

— Ее убивать не приказывали. Она умерла сама. Ее безумие прогрессировало, но нам запретили вмешиваться. Только ждать и наблюдать. Она уже ничего не видела. Не узнавала нас, называла «сестрами», обнималась и плакала; говорила, что скоро «уйдет». Мы ожидали, что Элезеум возьмет ее. Понимаете, мы привыкли, что они исчезали, как только угроза жизни становилась неотвратимой. Искалеченные телом исчезали. Мы полагали, искалеченные разумом тоже исчезнут. Но однажды Эшри принес ей молоко, а она лежала на полу. Мертвая. Первая мертвая фея в Распете.

Голос Экзекутора срывался. Руки мелко дрожали. Эйдас и Фелион снова переглянулись в изумлении. Аура пленника отливала фиолетовым и трепетала. Боль. Палачу было больно вспоминать то, что происходило с его жертвой.

— Что сделал Кэрдан? — спросил Эйдас. — Как звали ту фею?

— Элиэн… Мы называли ее Алиенна… Милорд решил, что в ее организме произошла трансформа. Он назначил дублирующий эксперимент… над Маэльдой. За ней собирались следить неотлучно, передавать фрагменты тканей ее тела мэтру Келику, исследователю-медику…

— Где он? — перебила Фелион. — Поехал с вами в Патреф?

— Нет. Я не видел его после осады Распета и нашего бегства.

Наступила тишина. Лицо Фелион застыло отрешенно и потерянно. Эйдас молчал, остерегаясь далее задавать вопросы при ней. Внезапно Экзекутор заговорил сам. В его голосе звучала неприкрытая боль.

— Моя участь радует меня одним. Вы успели найти Маэльду, прежде чем она умерла от своей Пустоты, как Алиенна. Может, вы все-таки сможете поднять на нее руку, чтобы отправить в Элезеум. Вряд ли она успеет добраться туда обычным путем…

— Ты понимаешь, что сотворил твой хозяин? — прошипела Фелион. — Не с феями. С вами. Вы все сойдете с ума. Те пятеро, они все равно что покойники. Если бы можно было оставить вас в живых, чтобы вы жили и страдали. За то, что слушались его. Шли за ним. Учиняли зверства. Я убью вас всех только ради нее. Ради Маэлад. И вы будете умолять меня. Каждый из вас будет на коленях умолять о смерти.

Фелион выскочила из камеры. Эйдас вышел следом, запечатал магический барьер и запер дверь. В полном молчании волшебники покинули Распет и сели в закрытую карету. С повозок в спешном порядке удалили безлицые гербы, но горожане все равно узнавали кареты и по привычке жались к домам.

— Лорейна жива, — нарушил молчание маг. — Кэрдан пытался убить ее, но она исчезла. И тогда он положил начало истязаниям. Он хотел выяснить, как это происходит. Ты знаешь Кэрдана. В первую очередь его интересует — «как».

Фелион передернуло. Встреча с Маэльдой и допрос Экзекутора надломили волшебницу. Прежде спокойная и уверенная, непоколебимая как скала, она никак не могла унять дрожь.

— Эйдас… Больше всего на свете я хочу верить в это. Но мы не знаем, что происходило с феями, когда они исчезали. Подонок говорит — их забирал Элезеум. Но как он может знать? Что они могут знать об Элезеуме?!

— Вязь, Фаэлон… Я чувствую ее. Чувствовал все эти годы. Там, в заключении. Я думал… думал, это потому, что она умерла первой. Так не бывает, мужчина всегда уходит вперед феи. Он не знает одиночества. А я узнал, благодаря родному сыну. Так я полагал. Я думал, так будет всю жизнь. Но теперь я понимаю. Это Вязь. Лорейна жива. Я чувствую ее.

— О Создатель! Молюсь, чтобы ты был прав! Но как это возможно?! Шестнадцать лет Пустоты! Ты сохранил здравый рассудок.

Эйдас пожал плечами.

— Полагаю, благодаря Кэрдану. Его заклятье ограничивало мои умственные возможности. Видимо, зона мозга, воспринимающая Пустоту, оказалась выключена заклятьем. Сам того не зная, он оказал мне услугу.

Фелион передернуло.

— А я еще верила, что он мог измениться… Нет прощения злодеяниям, что он сотворил, сначала с матерью, потом с тобой! За что?! Вы были достойными родителями и никогда не притесняли его! Откуда столько ненависти?!

— Фаэлон… Сей разговор уже был между нами однажды, шестьдесят лет назад. И тогда я ответил тебе ровно тоже, что могу ответить сейчас. Иртана слишком любила его. А я был слишком слаб, чтобы пресечь ее губительную любовь. Мы оба жестоко поплатились за свои ошибки. Она — за слепую любовь, развратившую Кэрдана. Я — за слабость и нерешительность. И слепую любовь к ней.

— Я помню тот разговор, Эйдас. «Из недолюбленных детей вырастают страдальцы, из перелюбленных — чудовища». Но я не верю, что любовь, даже столь безрассудная, как любовь Иртаны, может превратить человека в чудовище. Поселить в нем такую жестокость, такую жажду власти, слепую и неуёмную… Откуда в нем это взялось?! Вы оба — достойные люди. Вы могли подать ему достойный пример. Я не просто учила его магии, но доносила, что есть зло и что есть благо. И он слушал. Отвечал мне. Я слышала понимание в его словах. Все было ложью. Он рассуждал со мной о нравственности, доброте, этике магов… А потом уезжал в Арейнат и творил бесчинства. Неужели Создатель сотворил его таким?!