Кукловоды и марионетки. Воспоминания помощника председателя КГБ Крючкова

Сотрудники СКРИНа большей частью занимались расшифровкой телефонных разговоров или устных бесед, перехваченных с помощью подслушивающих устройств, в основном советских, но иногда и восточноевропейских дипломатических и торговых представителей в странах “третьего мира”. Прослушивали эти записи, конспектировали, иногда – если их содержание представляло интерес для разведки – делали полный перевод текста. Задачами сотрудников являлись выявление офицеров КГБ и ГРУ, людей, с которыми они контактировали, определение сути их разведывательной деятельности. Наконец, одной из важных целей была идентификация граждан Советского Союза и стран Восточной Европы, могущих стать объектами вербовки со стороны ЦРУ.

В подразделении СКРИН было несколько коренных американцев, но большинство специалистов, владевших русским и другими восточноевропейскими языками, являлись “носителями языка” – русскими, украинцами, армянами, чехами, поляками, болгарами и т. д. Правда, уже натурализованными гражданами США. Их также направляли в зарубежные командировки на срок от нескольких месяцев до нескольких лет. Каждая такая поездка свидетельствовала, что в пункте, куда прибывает какой-то сотрудник СКРИНа, ведутся подрывные операции ЦРУ против советских или других представителей государств Варшавского договора.

– И этому возможно было противодействовать, скажем, силами разведок Праги или Москвы?

– Соответственно, конечно, имелись возможности предпринимать защитные меры, а также и предотвращать планируемые ЦРУ вербовочные подходы. Один из них намечался в 1974 году в отношении советского дипломата Александра Огородника. Несколько специалистов из СКРИНа, включая меня, на протяжении, по крайней мере, четырех месяцев слушали и анализировали записи перехваченных телефонных разговоров Огородника, его жены, а также людей, с которыми он работал в советском посольстве в столице Колумбии Боготе. Как-то меня попросили дать психологическую характеристику Огородника, чтобы с ее помощью облегчить процесс его вербовки. Я, конечно, не намеревался позволить ему работать против нас.

– В принципе, тогда эту задачу вы уже наполовину решили.

– Но, более того, я хотел, чтобы его вербовка не состоялась вообще. Его жизнь была в опасности. Не важно, по какой причине и когда случится этот смертельный исход, и я просто обязан сделать все от меня зависящее, чтобы помочь ему. Я сумел передать через Прагу настоятельную просьбу московскому Центру, чтобы тот немедленно отозвал Огородника. Добавив, что по всем моим достоверным данным он является честным советским гражданином и не подозревает даже, что привлек внимание ЦРУ.

Однако после моего ареста в 1984 году ФБР и ЦРУ стали обвинять меня… в аресте КГБ (в 1977 г.) Огородника и его последовавшем вслед за этим самоубийстве. Эти обвинения повторяются до сих пор.

– По какой причине, на ваш взгляд?

– Думаю, что этим преследуется двоякая цель: во-первых, прикрыть факт, что Огородника арестовали из-за некомпетентности его связника из ЦРУ, во-вторых, назвать меня “фанатичным коммунистом”, обвинив в гибели человека. И такой же эта история раз за разом преподносится в чешской прессе». (12)

Итак, мы имеем сразу две сходящиеся и дополняющие друг друга информации в отношении Огородника – от источников в местных спецслужбах в Боготе и от наших чешских друзей через их возможности непосредственно в Лэнгли. И что же, выдающиеся маэстро советской контрразведки Кеворков и Бояров, вы хотели бы, чтобы вам американского шпиона прямо на блюдечке преподнесли, вместе с Мартой Петерсон в обнимку? На мой взгляд, в эпизоде с Огородником разведка свое дело сделала добросовестно и свою профессиональную задачу выполнила, причем достаточно полно и квалифицированно.

Почитаем, однако, далее статью В. Кеворкова.