Куклу зовут Рейзл

И правда: вскоре после её ухода появилась медсестра и сказала, что Джино может при желании выходить из палаты покурить. Специальная комната для курения находится на первом этаже, справа от главного входа.

Джино обрадовался, но тут же вспомнил, что у него нет сигарет, забрали вместе с одеждой при поступлении в больницу. Что же делать? Он решил идти в курилку, авось там удастся стрельнуть у кого-нибудь.

В курилке сидел всего один человек — весь обвязанный, перебинтованный и в корсете, рядом с ним лежали костыли.

— Эй, парень, одолжи сигаретку, — подкатился к нему Джино, — у меня в приёмном покое всё забрали.

Человек с трудом, всем телом, повернулся, и Джино обомлел, узнав в нём высокого гвардейца. Того самого…

Онемев от неожиданности, они некоторое время смотрели друг на друга. Потом гвардеец мрачно усмехнулся:

— Это я тебя так отделал?

— Ничего страшного, уже почти всё зажило, — сказал Джино примирительно.

— Да палка-то была не тяжёлая, я ведь соображаю, что делаю. Это вот ваши… — Он безнадежно махнул рукой.

— Что — плохо?

— Уж чего хорошего… Какая-то тварь сзади саданула меня кирпичом по хребту, я упал. Так они с меня, лежачего, сорвали шлем и так отдубасили… Доктора не знают, смогу ли работать. А у меня семья, трое маленьких… Да ты бери сигарету, не стесняйся, бери больше, мне жена ещё принесёт.

Джино прикурил, и они молча дымили несколько минут.

— Ну ты достал меня этим лозунгом, — прервал молчание гвардеец. — Ах, думаю, говнюк, от имени пролетариата заговорил. А ты хоть один день в жизни работал? Я же с тринадцати лет вкалываю, на жизнь зарабатываю своими руками, семью кормлю, а ты тут в университетах на деньги родителей… И ещё недоволен, диктатуру пролетариата ему подавай.

Джино понимал, что тот говорит ерунду, но как возражать человеку в таком положении?.. Он помолчал и осторожно спросил:

— В случае чего… ну, в смысле нетрудоспособности… пособие тебе выплачивать будут?

Собеседник тяжело вздохнул:

— Будут, наверное, но ведь на это прожить трудно. Нет уж, я на карачках, а работать должен. В прошлом году свою мастерскую открыл, ремонт автомобилей. До прошлого года работал у других, но вот подкопил деньжат и открыл. У меня еще четверо ребят работают. Так что теперь я, рассуждая по-вашему, капиталист и эксплуататор чужого труда.

Он желчно рассмеялся.

— Ты говоришь о том, чего не понимаешь, — осмелел Джино. — Мы вовсе не против таких людей, как ты или твои рабочие. Наоборот, мы хотим, чтобы делами в стране управляли такие вот люди. Тогда бы не было ни войны, ни бедности.

— Ну ты, парень, хватанул… Зачем я буду страной управлять? Я в этих делах не смыслю. Есть люди, специально подготовленные, вот пусть они и управляют, а если эти не справляются, мы выберем других. У нас демократия. А насчёт бедности… Я скажу тебе одно: кто хочет работать, тот бедным не будет.

— Неправда! — возбуждённо затараторил Джино. — Есть в стране люди — работают полный день, а прожить не могут.

— Я таких не встречал. Разве что пьяницы какие-нибудь, а этих мне не жалко.

— Напрасно! Они тоже люди, о них нужно заботиться.

Гвардеец только взглянул на Джино, ухмыльнулся и ничего не сказал. Они долго молчали. Джино выбросил окурок и поднялся:

— Ну пока. Спасибо за сигареты.

— Приходи сюда ещё, — неожиданно отреагировал собеседник, — посидим, покурим, поговорим, а то ведь скучно в палате. Тебя как зовут? Джино? Ты итальянец, что ли? А у меня итальянская фамилия — Мариано, Крис Мариано. Дедушка отца, кажется, был итальянцем, а так-то мы ирландцы.

— Меня отец назвал в честь своего друга, Джино Димарко, он погиб во время Большого пожара. Слышал? В Нью-Йорке, на швейной фабрике?..

— Вот приходи в курилку, расскажешь.

Он с трудом поднялся с дивана, Джино подал ему костыли, и Крис, неловко их передвигая, поплёлся к себе в палату.

Ещё три дня провел Джино Чайкин в больнице, и каждый день они встречались с Крисом в курилке и подолгу разговаривали. Дела у парня обстояли неважно: повреждён позвоночник, трещина в черепе, перелом руки, не говоря уже о всяких поверхностных ранах и ушибах. Полностью восстановить трудоспособность он уже не надеялся, но хотя бы приходить каждый день в мастерскую и вести дела… Этого врачи тоже не обещали.

Между тем в нью-йоркских газетах появились статьи, гневно осуждающие избиение мирных демонстрантов в кампусе. Публицисты требовали привлечь к суду капитана, командовавшего отрядом национальных гвардейцев, и возбудить процесс импичмента против губернатора, пославшего на кампус национальную гвардию. Ректор университета поспешил сам подать в отставку.

— Зачем ты пошёл в национальную гвардию, это же добровольное дело? — спросил Джино на второй день их разговоров.

— Конечно, добровольно. Мы должны защищать страну от таких ребят, как вы. Иначе вы такую диктатуру пролетариата здесь устроите… Я знаю, что говорю, я воевал в Корее, повидал там…