В: При вашей первой встрече не было ль какого намека, что в том истинная причина немочи его сиятельства?
О: Не было.
В: А позже?
О: Нет.
В: Не приходило на ум, что в том-то все и дело, что б тебе ни говорили?
О: Я слыхала, у тех совсем иная манера. В нашем заведенье их знали, прозывая «голубками» иль «милашками». Повадка их совсем не мужская: фатоватые злобные хлыщи, отъявленные сплетники. В обиде на весь свет и всех проклинают, будучи прокляты сами.
В: Его сиятельство не таков?
О: Никоим образом.
В: На представленьях с Диком не отдавалось ли приказа об способе, противном естеству?
О: Ни словом, ни жестом. Сидел будто каменный.
В: Что ж, тебе и карты в руки. Уверена?
О: Ни с виду, ни по слухам он не из таковских. У Клейборн подобного об нем не говорилось, хоть мы частенько злословили об клиентах, обсуждая их изъяны и грехи. Лорд В., уж самая лондонская язва, кому за счастье услышать дурное об приятеле, об нем расспрашивал, но даже не заикнулся об этаком пороке. Говорил лишь об холодности его сиятельства, мол, ему науки приятнее женского тела, да еще выведывал, пришлась ли я по вкусу.
В: Что ответила?
О: Отбрехалась, дескать, об холодности — наговор.
В: Ладно. Пошли к пещере.
О: От правды не отступлю, мистер Аскью.
В: А я — от недоверья, когда мне угодно.
О: Недоверье правду не умаляет.
В: Ну, стало быть, ее не убудет. Рассказывай.
О: Мы поднимались к пещере, пока еще скрытой за взгорком, как вдруг на тропе возникла серебристая дама.
В: Что значит «серебристая»?
О: В чудной одеже будто из чистого серебра без всяких узоров иль украшений. Чуднее всего были тесные штаны наподобие тех, что носят моряки иль северяне, каких однажды я видала в Лондоне, но только еще уже — в обтяжку, точно лосины. Облегающая рубаха, скроенная из той же серебристой ткани. Сапоги черной кожи, вроде мужских, но короче и без ушек. Казалось, дама нас поджидала.
В: Хочешь сказать, она возникла из ниоткуда?
О: Видать, где-то пряталась.
В: Почему решила, что она — дама?
О: Так явно ж не из простых.
В: Кто-нибудь ее сопровождал? Конюх, слуга?
О: Нет, она была одна.
В: Юна, стара?
О: Молодая и пригожая. Черные как вороново крыло волосы не подвиты и распущены по плечам, а на лбу подрезаны в челку.
В: Ни чепца, ни шляпы?
О: Нет. Повадка ее, скажу тебе, была не менее странной, чем наружность: держалась она свободно, будто молодой джентльмен, кому дела нет до всякой помпы и произведенного впечатленья. Приветствие ее тоже было чудным: молитвенно свела ладони, но лишь на секунду — будто легким взмахом поздоровалась с приятелем.
В: Ваше появленье ее не удивило?
О: Ничуть.
В: Что его сиятельство?
О: Припал на колено и почтительно сдернул шляпу. Рядом с ним опустился Дик, и мне пришлось последовать их примеру, хоть не знала, перед кем так стараюсь. Дама улыбнулась, будто не ожидала подобной учтивости, но, коль уж так, благосклонно ее принимает.
В: Все молча?
О: Ни слова не проронила.
В: Его сиятельство к ней обратились?
О: Он склонил голову, будто не дерзает смотреть на нее.
В: Думаешь, прежде они встречались?
О: Не ведаю, но, похоже, он ее знал.
В: Она его как-то выделила? Может, особый почтительный знак?
О: Нет.
В: Из какой ткани была ее чудная одежда?
О: Никогда такой не встречала. Сияет, точно отменный шелк, но видно, что плотнее.
В: Говоришь, дама юная?
О: Моих лет иль моложе.
В: Далеко ль было до сей непринужденной особы?
О: С полсотни шагов, не больше.
В: По виду, наша соотечественница иль чужестранка?
О: Не наша.
В: Какой же нации?
О: Шибко смахивала на корсарку, кого позапрошлым летом показывали в балагане на Мэлле. Бабонька та, любовница капитана, в морском деле слыла круче любого мужика. Когда их поймали, капитана-изменника вздернули, а ее пощадили и за деньги показывали публике. Взгляд ее говорил, что, ежели б не оковы, зевак порвала б в куски. Однако была она чрезвычайно фигуриста и хороша собою. Клейборн удумала заполучить ее к себе — мол, для отпетых сладострастников нет ничего слаще, как укротить этакую свирепую дикарку, — но не сошлась с балаганщиками в цене. Да еще те сказали, что корсарка скорее себя убьет, нежели подобное дозволит. Ты не подумай, на тропе-то не она стояла. С лица та дама была вовсе не свирепа.
В: Каких кровей та дикарка? Эфиопка, турчанка?
О: Знаю только, что черноволоса, темноглаза и смугла. Конечно, ни румян, ни белил. Маленько смахивала на жидовок, каких встречаешь в Лондоне, только без смиренья и пугливости, свойственных их племени. Кое-кто говорил, мол, то никакая не корсарка, но обычная цыганка, что за плату играет роль… Просто вспомнилось, как увидала ту даму.
В: Отчего повадка ее казалась скорее мужской?
О: В ней не было жеманства лондонских леди, что пыжатся, выказывая свою родовитость. Похоже, она и впрямь опешила, когда мы грохнулись на колени. Мол, зачем вы? И даже подбоченилась, как озадаченный мужчина.
В: Не осерчала?
