О: Нет, улыбнулась, словно ее насмешили. Потом вдруг этак поманила, будто спрашивая, не угодно ль гостям пройти в дом. Как хозяйская дочь, что предлагает в гостиной дождаться возвращенья родителей.
В: Ничего дурного и злого в ней не подметила?
О: Перед Джонсом я оговорила ее, прости меня Господи. Да, повадка и платье ее казались чудными, но во всем прочем она была простодушной красавицей, кто не знаком с английскими обычаями, но свободен и естественен, как ни одна англичанка.
В: Что дальше?
О: Значит, пригласила и пошла прочь — беззаботно, словно гуляя по собственному саду. Сорвала и понюхала цветочек, будто нас тут и нет. Мы поднялись на взгорок и увидали пещеру. Заметив нас, дама указала на пруд — мол, ждите там — и скрылась в темном зеве входа.
В: Тропа, коей вы поднимались, утоптанная?
О: Нет, еле видная.
В: Ты не спросила, кто сия особа?
О: Конечно, только его сиятельство ответил: «Надеюсь, твой будущий друг». Больше ничего.
В: Продолжай.
О: Мы подошли к пруду, возле коего торчал камень. Его сиятельство держался особняком, я ж ополоснула лицо и напилась, а то под палящим солнцем вся ужарела.
В: Слушай, голуба, может, в дороге тебе напекло голову? Не обвиняю во лжи, но, сдается разум твой слегка помутился и ты видела то, что представило воспаленное воображение.
О: Нет, ничего подобного.
В: Да разве ж слыхано, чтоб женщина, да еще леди-иноземка, в одиночку разгуливала в этаком месте? Такого быть не может.
О: Рассудишь, как доскажу.
В: Ну так выкладывай!
О: Его сиятельство подошел ко мне и говорит: «Час пробил, Фанни. Хранители ждут». А у меня сердце-то уж ныло, мол, чего-то неладное творится. Не глянулась мне пещерная пасть, черневшая среди зелени. Какой там целебный источник — врата ада! Боязно мне, говорю. А его сиятельство отвечает: «Поздно уж бояться». «Верно ль, никакой беды не выйдет?» — спрашиваю. «Выйдет, ежели ослушаешься», — говорит он. Я допытываюсь об хранителях, но его сиятельство озлился: все, говорит, будет! Хвать за руку, тащит к Дику, да еще нахлобучивает на меня майский венок. Дик ведет к пещере, его сиятельство ступает следом, но мне с перепугу кажется, будто бы он отрезает путь к бегству. И тут накатила паника: Господи, думаю, угодила я в лапы к дьяволам в людском обличье, воды те — адова смола кипящая, где во веки вечные пребывают грешники, а хранитель тот — Сатана. Меня всю прям ожгло, вот тогда бухнулась я в ноженьки его сиятельству и взмолилась открыть правду. Да, говорю, грешна, но не больше же прочих, смилуйтесь, говорю… еще чего-то несла, сама уж не помню. Он обругал меня дурой: мол, ежели там ад, чего бояться-то? Дескать, за верную службу дьяволу меня встретят с распростертыми объятьями. Ты бы, говорит, лучше страшилась кары небесной. Вздернул меня на ноги и подтолкнул к пещере.
В: Шпагой угрожали?
О: Нет, хоть ее обнажил. Он не гневался, а скорее досадовал, что я так заблуждаюсь в его затее.
В: Погоди-ка. Почему его сиятельство решили, что пора идти в пещеру? Был какой-то знак от серебристой дамы иль слуги?
О: Не ведаю. На пещеру я не смотрела, вся была в своих мыслях и страхах.
В: Перед входом кострища не приметила?
О: Ой, да! Забыла сказать.
В: Каким оно показалось?
О: Вроде как тут недавно разводили большой костер. Круглая проплешина, а вот золы не осталось.
В: Ладно. Поехали дальше.
О: Со свету ж ничего не видать, лишь тени пляшут перед глазами, ну я и шла, куда Дик тянул. Потом вдруг свернули налево…
В: Чего замолчала?
О: Куколка…
В: Что?
О: Оно плавало в воздухе, точно огромная снежинка.
В: Что — оно?
О: Нечто, похожее на громадную разбухшую куколку, что уставилась большим ярким оком. От ужаса кровь стыла в жилах, и, наверное, я вскрикнула, сама того не сознавая. Его сиятельство ухватил меня за другую руку и принудил стать на колени.
В: Тебя одну?
О: Нет, все опустились, как в храме и на тропе.
В: Ну-ка поведай про ту куколку. Как она выглядела?
О: Светлая, только не сама по себе, а будто в дощатой иль оловянной облицовке. Величиной как три кареты цугом. В головах большое око, на боках другие, поменьше, заставленные зеленоватым стеклышком. Внизу четыре черные как смоль отдушины.
В: Как насчет пасти и зубов?
О: Не имелось, как сперва и ног, лишь черные дыры на брюхе.
В: Коль сия штука не лежала на земле, то на чем же держалась? На веревках, укосинах?
О: Ни на чем.
В: И высоко ль висела?
О: На высоте в два человеческих роста, а то и больше. Было не до того, чтоб прикидывать.
В: Почему называешь ее куколкой?
О: Потому что сперва за куколку и приняла — верх-низ, толстая и цветом схожа.
В: Она шевелилась?
О: Сначала — нет, парила себе, точно воздушный змей без веревки. Зависла, как пустельга, только что крыльями не трепетала.
В: Велика ль в охвате?
О: В два человеческих роста, не меньше.
В: Десять — двенадцать футов?
О: Да.
В: И длиною в три кареты? Чушь собачья! Надо ж придумать! Как же твоя штуковина в пещеру-то попала, ежели ей в зев не пролезть и в проходе не развернуться?
