Куколка

Ребекка опускается на стул, но сам Аскью не садится и, взглянув на секретаря, примостившегося сбоку стола, в воздухе чиркает рукой — мол, пока не записывай.

— Ваше вчерашнее поведение похвально — не потрафив бесчинству Уордли и отца, вы подали им хороший пример.

— Они хотели как лучше.

— Тут я не соглашусь, но сие не важно. Сударыня, знать и простолюдье весьма отличны, но родительскому горю сословья неведомы, оно всегда заслуживает сочувствия, не правда ли?

— Я все рассказала.

Взгляд Ребекки прям и лишь слегка затуманен недоумением от неожиданной перемены в следователе. После ее слов Аскью по-птичьи наклоняет голову в парике, словно рассчитывая услышать больше. Но собеседница молчит, и он задумчиво отходит к окну. Потом оборачивается:

— Сударыня, нам, законникам, приходится быть дотошными. Усерднее прочих сжинаем мы ниву, не гребуя даже крохотным зернышком драгоценной истины, особливо в ее недород. Вновь спрошу об том, что покажется оскорбительным вашему нынешнему благочестью.

— Спрашивай. Я помню об своих грехах.

В лучах утреннего света лицо Ребекки выражает непреклонную готовность.

— Сударыня, не стану повторять вчерашнюю историю; полагаю, она свежа в вашей памяти. Но вот что я вам скажу: коли за ночь вы передумали и желаете изменить свои показанья, извольте. Ежели из опасений за свою будущность иль по какой-либо иной причине вы были не вполне правдивы иль что-то опустили, в вину вам того не поставят. Ручательством мое слово.

— Я говорила только правду.

— Значит, все было так, как поведали?

— Да.

— Его сиятельство перенеслись в рай?

— Да.

— Сударыня, я б хотел… да нет, хочу, чтоб так оно и было. Но у меня преимущество: по вашему признанью, с его сиятельством вы были знакомы чуть больше месяца и многое от вас они скрыли, я ж знал их долгие годы. Увы, все, кто с ними хорошо знаком, скажут: созданный вами портрет не похож.

Ребекка молчит, будто не слышит. Выждав, Аскью продолжает:

— По большому секрету кое-что вам поведаю, сударыня. Родные и близкие молодого джентльмена изумились бы проявленному к вам интересу, ибо всегда считалось, что он абсолютно равнодушен к женскому полу. Натуральная «рыбья кровь» в том, что касаемо плотских утех. Официальную церковь он тоже не шибко жаловал, невзирая на свой ранг. Коленопреклоненные молитвы радовали его не больше, чем ласточек зимняя слякоть. Могу поверить, что вы не чаяли порвать с прежней жизнью и были готовы ухватиться за все, что поспешествовало вашему желанью. Но в то, что его сиятельство оказывают поддержку обычной шлюхе, кого прежде в глаза не видели, я, увольте, не верю.

Не дождавшись ответа, стряпчий возвращается к столу. Ребекка провожает его взглядом, в коем нет ни грана растерянности, но лишь странная смесь покорства и твердости, словно она глуха ко всем резонам.

— Я уж не говорю об прочем, во что невозможно поверить, — нарушает молчание Аскью. — Об том, что в главном языческом храме вы встречаетесь с Господом нашим и Его Всевышним Отцом, чему сопутствуют весьма неблагочестивые обстоятельства, усугубляющиеся в девонширской пещере. Об старцах и плотниках, превращающихся в богов, и Духе Святом в женском обличье. Даже Уордли не слыхивал об вашей Богоматери Премудрости и Вечном Июне. Сударыня, вы ж неглупая женщина, вы знаете жизнь. Услышь вы подобную байку, не сочли б, что рассказчик иль сами вы рехнулись? Не возопили б, что сие невообразимая кощунственная нелепица, чушь собачья, коей застят незамысловатую правду?

Ребекка молчит, но явно вот-вот что-то скажет. За время допроса уже не впервые она чрезвычайно медлит с ответом. Не похоже, чтобы она подыскивала слово, мялась или была растеряна; нет, странная задержка в ответах выглядит так, будто вопрос задан на чужом языке и сначала его надо перевести. В отличие от Уордли, мгновенно парировавшего любой выпад, Ребекка словно ждет подсказки загадочного толмача.

— Многие сомневались и не верили, когда впервые явился Христос. Я поведала чистую правду, больше сказать нечего.

— Скромничаете, сударыня… Хотя Клейборн расписала ваши актерские таланты. Вы ж признались, что солгали Джонсу. Пусть из нужды, но солгали.

— Не в главном.

— Посещение рая, встреча со Всевышним и Его Сыном — не главное?

— Настолько главное, что словами не выразишь. Тогда не смогла и сейчас не умею. Но сие произошло, я удостоилась встречи с Иисусом Христом и Его Отцом, что наполнило душу мою величайшей радостью и неземным блаженством.

— Подобает ли Всевышнему облик крестьянина, а Спасителю — косаря?

— По-твоему, Бог не Бог, ежели не восседает на небесном престоле, а Иисус не Иисус, коль не стенает на кресте? И ангелы не ангелы, ежели бескрылы, а вместо лиры иль трубы держат серп? Поверь, неисчислимы сатанинские облики фальшивого благочестья. Глазами видишь лишь тень, но душою я узрела свет — свою первую и последнюю любовь.

— Стало быть, гляди не гляди, увидишь одну фальшу? Так, что ль?

— Глаза зрят лишь телесное, но не свет, единственную верную истину. Ни мне, ни тебе, ни кому другому по наружности не отличить ложь от правды.