Куколка

Татьяна хотела реветь навзрыд, но толпа вокруг ее останавливала. Горло словно сковала колючая проволока. В памяти эхом еще отдавались равномерные глухие шаги. Лицо продолжало краснеть, наливаясь кровью, а сердце неистово стучать. В гримерке сильно не хватало кислорода, ведь окон там не было. Вентиляции тоже. Татьяна схватила свои вещи, сняла пачку и, не переодеваясь, просто накинула плащ сверху, чтобы как можно скорее уйти отсюда. Но подружки остановили ее в проходе.

— Ну, ты даешь Танька! А че не признавалась, что это твой ухажер? — спросила Даша, вталкивая девушку обратно в гримерку. — Ну, вы, конечно, устроили шоу. Ты его специально что ли надоумила букет принести? Чтоб хоть какие-то лавры словить?

Даша осмотрела кругом всех подружек, и они все дружно рассмеялись. Татьяна выдавила из себя слабую усмешку.

— Я, вообще, не знала, что он придет, — тихо врала она, отворачиваясь. — Мне пора, отец ждет.

Она оглядела всех четверых подруг разом, нигде не найдя понимающего взгляда, а только усмехающиеся, и выбежала из душной комнаты. Убегая по длинному коридору к выходу, она еще долго слышала их громкий смех. Слов разобрать уже не могла, но была уверена, что смеялись именно над ней, Вадимом и отцом.

Татьяна так жаждала выбежать из этого здания, но самое неприятное ждало впереди. Встретив отца, она пожалела, что убежала. Гораздо легче было выслушивать насмешки Даши и остальных, чем разговаривать с ним. Но этого не удалось бы избежать. Ей все равно нужно было возвращаться домой, возвращаться к репетиции, возвращаться в привычную жизнь. Ведь ничего и не произошло. Только в душе начинало что-то переворачиваться.

Она пока не понимала ничего. Просто чувствовала, как ей невыносимо здесь. Везде. Ведь весь ее мир сводился к дороге от академии до дома и обратно. И лишь однажды стоило сойти с этого маршрута и заглянуть в первый попавшийся бар, как все закончилось крахом. Раньше в ее жизни была система, была рутина, были стандартные встречи и разговоры, привычные занятия и единственная цель. А теперь ничего не осталось. Все стало сразу чужим, непривычным, ненужным и запутанным. Это ощущение отстраненности Татьяна сравнивала с ощущением призрака человека, лежащего в коме: сознание его цело, но жизнь уже не принадлежит ему, точнее оно не принадлежит жизни, хоть и окончательно связь с миром еще не потеряна.

— Бедная моя Куколка! А этот бармен настырней, чем я думал, — с презрением говорил отец, взяв дочь под руку, как он обычно делал, когда они вместе куда-нибудь шли. — Но стоит отдать должное, упертости ему не занимать. Но подсолнухи!

Отец искренне расхохотался. Татьяна сжалась и, насколько это было возможно, отвернула лицо в другую сторону, чтобы спрятать свой стыд или негодование, а точнее смесь этих двух эмоций, что вырисовывались в некрасивую мину.

— Вот умора! Еще и на репетицию, — чопорно посмеивался отец, а потом вдруг удивился. — Как он, вообще, там оказался?

— Я… случайно проговорилась, — тихо призналась Татьяна. — Но не думала, что он осмелится туда явиться. Да еще и с цветами.

— Оригинальный, конечно, молодой человек.

Отец расплылся в веселой усмешке.

— А ты почему пришел? Ты же вроде бы не хотел, — спросила она, хоть теперь это и не имело значения.

— Как это не хотел? Я всегда рад посмотреть на свою Куколку. Просто у меня сначала из-за работы не получалось, но вчера выпал удачный шанс.

Они подошли к машине. Татьяна не хотела лезть в еще более замкнутое пространство наедине с отцом. Ей было неприятно, если не противно. Отец так же насмехался над ней и Вадимом, как и подружки, не подозревая, что причиняет ей этим боль. А сердце до сих пор болело. Парень сглупил с цветами, но точно не заслуживал такого обращения. Но больше всего она страдала из-за того, что сама поставила его в такую ситуацию.

Всю дорогу до дома отец читал Татьяне лекцию об отношениях, все ту же, что она слышала не один десяток раз. Нового в ней не было абсолютно ничего. Отец снова внедрял в нее уже давно внедренные образы идеального партнера, учил, как правильно принимать ухаживания и как понять, что за ней правильно ухаживают. Естественно, Вадим ничего из папиного списка не делал и не имел, но все равно не давал ей покоя. Она только под отцовскую лекцию, после пережитого позора, смогла признаться самой себе, что не может оставаться к нему равнодушной. От этого ей совсем поплохело. Татьяна решила погрузиться в мысли, чтобы абстрагироваться от отцовского монолога. А он продолжал с чувством, выражением и расстановкой вещать простые истины, не замечая, что дочь давно потеряла интерес к этой теме и ко всему остальному тоже.

Глава 7. Дирижабль

Татьяна плохо спала, но как только проснулась начала танцевать. Аппетит не проснулся даже к обеду. Она поела только перед самым выходом просто для того, чтобы были силы оттанцевать спектакль. Теперь девушка не волновалась так, как вчера перед генеральной репетицией. Ей даже нарочно хотелось все испортить: где-нибудь упасть, что-нибудь перепутать, как-нибудь помешать другим.