Куколка

Каждое утро девушка просыпалась как обычно, как все дни за последние восемь лет до этого, лежала в кровати, прислушиваясь к копошениям отца, вслушивалась в металлический звук поворота ключа в двери — единственным выходом для нее в мир. Потом вздыхала и поднималась с кровати, завтракала и умывалась, чтобы ничего не делать. Ей остро не хватало внимательных ушей, куда она могла бы сбросить балласт, высказав все за раз, или хотя бы не закрывающегося рта, который бы не позволял ей мусолить собственные переживания. Но она была в квартире совершенно одна большую часть дня. Затем приходил отец, и девушка закрывалась в комнате. Он не пытался к ней стучаться. За всю неделю они ни разу не встретились.

В воскресенье Татьяна долго не выходила из комнаты. За предыдущие шесть дней она заметно успокоилась и перестала злиться, поэтому с утра сделала привычную разминку. Проведя долгое время в полулежачем состоянии, ее тело жаждало движения. Она чувствовала, как кровь застывает в венах, замедляя все остальные процессы. Руки, ноги и спину ломило от застойности. Организм, привычный к изнуряющим тренировкам, напрашивался хоть на какую-нибудь нагрузку.

Девушка занималась целый день, повторяя одни и те же ритмичные повороты и взмахи. Отец снова стряпал что-то творожно-песочное. Татьяна не сразу определила, что это будет чизкейк. Из-за тренировок и голодовки к вечеру почувствовала, как начинает кружиться голова. Пора было остановиться и что-нибудь съесть. Ей очень не хотелось выходить на кухню и встречаться с отцом, но с голодом невозможно было бороться. Она осторожно приоткрыла дверь, сначала на треть, потом на половину, будто ожидала засады. Услышав, как журчит кран на кухне и гремит стеклянная посуда, девушка смелее распахнула дверь и медленно, на цыпочках отправилась на звук.

Отец в страшном инквизиторском фартуке стоял у раковины и мыл чашку в хозяйственных перчатках. Из приемника на холодильнике играла легкая фортепианная мелодия. Несмотря на вечернее время на кухне было светло как днем и без искусственного освещения. В духовке допекался белый круглый пирог с крапинками красных ягод. Увидев Татьяну, отец немного опешил и замер, чуть не выронив намыленную чашку.

— Проголодалась? — догадался он.

— Да, — смущенно ответила дочь и отвернулась к окну.

Сквозь открытую нараспашку створку в комнату поступал свежий воздух. Иногда течения ветра касались голых Татьяниных рук, приятно охлаждая. За окном стояла отличная погода. Тучи уходили за горизонт. Под солнцем плавали небольшими кучками легкие белые облака. Снизу доносились детские голоса и гул машин. Где-то вдалеке пищала сирена. «А мир-то продолжал существовать как ни в чем не бывало, — подумала Татьяна, улыбнувшись про себя. — Что бы ни казалось концом, это не конец. Это всего лишь точка, обозначающая вырванный из контекста отрезок». А потом заметила, что предшествовавшая неделя взаперти в полном одиночестве способствовала развитию философского мышления.

Отец украдкой поглядывал на нее, но все еще боялся смотреть открыто. Он, как обычно, с должной заботой наложил в тарелку тушеные овощи в сливках и сверху кинул запеченную индейку, разогрел все это в микроволновке и поставил на стол перед дочерью. У нее свело желудок. По всей кухне разнесся рокот журчащего живота.

Отец вернулся к мойке, а Татьяна набросилась на еду. Первые пять минут в комнате царило молчание, пока отец не прервал его.

— Прости меня, Куколка, за пощечину.

Он прочистил горло. Она положила нанизанную вилкой брокколи обратно в тарелку, думая над тем, как лучше ответить. Но отец, не дождавшись, продолжил.

— Знаю, я сильно перегнул палку, но я был в состоянии аффекта!

Он развернулся к ней всем корпусом.

— Ведь я прощал тебя до этого не один раз! Ты же знаешь, как я не выношу ложь.

— Да, — ответила девушка, разглядывая зеленые пучки капусты. — Ты меня тоже прости. Все это было зря. Я ошибалась.

— Вот видишь! Я знал, что все это плохо кончится! — воскликнул отец с самодовольной улыбкой и сел за стол напротив нее.

— Мы с ним больше не увидимся. Обещаю.

Татьяна не без труда подняла на отца грустный взгляд и всмотрелась в его заинтересованные глаза. На нее теперь смотрел не палач с топором, хоть фартук на нем остался тот же. Глаза снова принадлежали ее отцу, заботливо улыбались и глядели с любовью.

— Ты все-таки с ним переспала? — без злости, скорее, с сожалением протянул он, качая головой в стороны, как бы показывая «Ай-яй-яй!».

Девушка раскраснелась, но у него был такой доверительный тон, что захотелось ответить честно.

— Да, — боязливо произнесла она и почти прижалась подбородком к груди.

— Ой, Куколка моя! — вздохнул он театрально, почти по-чеховски. — Я же тебе говорил. Они все до единого козлы и кобеля в придачу. Получили свое и убегают. Тебе не стоило тратиться на него. Глупышка моя! Ну, что ж... Будет теперь уроком.