Куколка

Татьяна старалась делать вид, что не унывает, что ей интересно, о чем говорит мать, что она прислушивается к нравоучениям, но внутри ощущала себя скованной чугунной цепью. Поначалу и не думала, что ей вообще нужна какая-то свобода передвижения, ведь все необходимое дома всегда было, но теперь остро испытывала ее нехватку, хоть и некуда было идти. Она даже не знала, куда бы повернула на следующем перекрестке, но само ощущение невозможности выйти, когда захочешь, угнетало. И это наваливалось каждый день, утяжеляя плечи и нагрузку на сердце. Девушка старалась не отвлекаться и постоянно что-то делать, читать, слушать, смотреть, но все равно иногда просто абстрагировалась от всего и улетала с потоком расстроенных мыслей, подолгу сидя неподвижно в задумчивости. Из такого своеобразного транса – путешествия вглубь себя, ее выводила либо внезапно возникающая тишина, либо, наоборот, громкий звук.

Спустя месяц мать вернулась с работы довольная и с двумя билетами в театр. Походом на спектакль, где будет играть Муравьева, она решила отметить окончание срока домашнего ареста. Татьяна не воодушевилась этой идеей, но отказать тоже не могла. В то же время она истосковалась по городу и, неожиданно для себя, по балету. Благодаря связям, которыми мать всегда хвасталась, ей удалось заполучить билеты в самой середине четвертого ряда, откуда открывался шикарный вид на сцену. Дочь делала вид, будто бесконечно рада этой новости. А в душе ей было плевать, где сидеть и что смотреть.

Мать специально ушла пораньше с работы, чтобы успеть подготовиться к театру. Она собиралась около двух часов, как обычно делала перед важным мероприятием. Татьяне казалось, что даже перед ее выпускным спектаклем она так тщательно не готовилась, как теперь. Долго выбирала платье, наносила косметику чересчур аккуратно и потому медленно, приводила в идеальный порядок туфли. Татьяна за месяц сидения дома даже краситься разучилась. Она не стала наносить макияж и надела первое попавшееся платье – белое с подсолнухами, то самое, в котором впервые пошла в бар. Это навеяло больные воспоминания, но при матери девушка была гораздо сдержаннее, потому быстро отсекла их. За месяц одиночества она о многом успела подумать, передумать, додумать и, наконец, успокоиться.

За полчаса до начала они сели в машину, и мать, вписав педаль газа в пол, погнала автомобиль к театру. Доехали они быстро, по дороге нарушив пару правил дорожного движения, но без чрезвычайных происшествий, и вбежали в зал буквально за три минуты до последнего звонка. Потом приглушили свет, и заиграла музыка. Первые минуты еще раздавались шорохи то там, то тут, но как только на сцене появился первый артист, все притихли.

Из зала все актеры казались на одно лицо. Только костюмы указывали на ту или иную роль, что играет артист в спектакле, или на его причастность к массовке. В первую очередь солисты привлекали к себе внимание. Муравьева сейчас танцевала в кордебалете в третьем составе. Она была чуть выше всех остальных, поэтому приметнее. Но Татьяна узнала ее по характерному движению рук, которое она тысячи раз наблюдала на занятиях, хоть со стороны и казалось, что она двигается синхронно с остальными.

Спектакль прошел быстро. Татьяна отвлеклась от ставших привычными дум, которые накопились в ней за месяц, и получила удовольствие от просмотренного, несмотря на постоянные замечания матери. Она то и дело выискивала ошибки актеров, но в конце хлопала вместе со всеми стоя.

Когда раздались аплодисменты, поклонники балета направились к сцене с цветами. В основном букетами одаряли солистов, но доставалось и некоторым из кордебалета. Татьяна увидела, как высокий парень несет огромный букет подсолнухов к сцене. Он подошел с правого бока, выискивая в толпе кого-то. К краю из труппы вышла Муравьева и широко заулыбалась поклоннику. Тот улыбался в ответ. Татьяна видела его профиль. Это был Вадим. Мать тоже его заметила, потому что такой букет подсолнухов трудно было не увидеть. Муравьева наклонилась к парню. Они весело разговаривали.

Татьяна замерла на месте. Она не сомневалась, что потом почувствует острую боль между левым легким и желудком. Из глаз ручьями потекут слезы. В горле застрянет шипастый ком, а душа свернется в неприятный узел и будет давить на грудную клетку. Но сейчас шок ее заморозил.

– Смотри-ка! Благоверный твой объявился! Что я говорила! – злорадно возликовала мать, указывая на парня с подсолнухами пальцем. – Стоило тебе всего на месяц пропасть, как он уже другой балерине подсолнухи несет. Вот ведь кобель! Убедилась теперь? Хоть собственным глазам поверь. Он тебя поимел и бросил. Ты ему только для этого и нужна была. Он, судя по всему, просто падок на балерин. Фетишист хренов!

– Хватит! – вскрикнула Татьяна, сжав кулаки.