Куколка

Сознание вернулось в привычный ход времени. Она сразу почувствовала всю ту боль, что должна была испытать. Стало душно в этом зале. Особенно душили счастливые улыбки Муравьевой и Вадима, которые под гул аплодисментов что-то накрикивали друг другу в уши. Татьяна взяла сумочку и, грубо проталкиваясь сквозь хлопающую толпу, выбежала из зала. Аплодисменты громогласно били по и без того искалеченной душе, словно тысячами кувалд, с каждым ударом сильнее вкапывая ее в землю. Девушка бежала по ковровой лестнице, спотыкаясь и падая беззвучно, будто и не существовала. Паника охватила мозг. Слезы затмевали обзор. Она с силой распахнула двери театра и, оказавшись на прохладном воздухе, глубоко вдохнула. Это помогло справиться с нарастающей тревогой.

На улице стояли светлые сумерки. Люди топали по тротуарам туда-сюда, не замечая ее. Небо постепенно бледнело, превращаясь в синеватый оттенок серого. Асфальт серел под ногами, сухой и жесткий, в некоторых местах пыльный. Атмосфера в центре города всегда была спертой, но теперь показалась Татьяне совсем непроницаемой. От боли в груди она не могла нормально дышать. Приходилось с усилием делать глубокие вдохи и выдохи, будто переламывая собственное тело.

Немного придя в себя, она побежала вдоль набережной, надеясь, что там людей будет меньше. Так оно и оказалось. Рядом с водой дышалось легче, хоть и пахло не самым свежим речным бризом. Из глаз безудержно текли слезы. На вибрирующий телефон минут пять она не обращала внимания, а потом все-таки ответила на звонок матери, поняв, что бежать ей в этом городе некуда.

Мать увезла ее домой, в клетку, где Татьяна ощущала себя питомцем, за которым хорошо ухаживали и кормили, о котором заботились и которого обожали, но все равно держали как домашнее животное, как игрушку, как имитацию жизни, и лишь для собственного удовольствия.

– Надеюсь, теперь ты понимаешь, что нужно слушать маму? – с важным видом сказала женщина, глядя на дорогу.

Мать не столько спрашивала, сколько утверждала. Самодовольство так и порывалось выйти из нее вместе с усмешкой. Татьяна вжалась в кресло и ничего не хотела отвечать.

– Да, Куколка, ты серьезно оплошала! Но ничего, мама все наладит. Мама тебя и в театр устроит какой надо, и замуж выдаст за кого надо. Мама решит все твои проблемы, одним ударом убив двух зайцев сразу. Но ты! – она резко повернулась к дочери, впившись глазами в хрупкую фигуру. – Ты больше не имеешь права меня подводить!

Несколько секунд стояло молчание. В это время в Татьяне нарастала буря, которая после пробежки по набережной лишь притихла на время, но теперь грозилась разразиться с большей силой. Девушка не выдержала и тоже решила высказаться.

– Я тебя не подводила! Я не виновата, что ты мечтала, чтобы я стала балериной. Я этого не хотела. И всю мою жизнь ты заставляла меня делать то, что хочешь сама. Я ни при чем, если какие-то твои надежды не сбылись! Ты сама все это специально подстроила. Прохоров мне все рассказал. Ты спала с ним, чтобы я училась в академии, да?!

Мать с ужасом и злобой посмотрела ей в глаза, с нажимом обхватив руль пальцами обеих рук. А Татьяна уже переходила на крик.

– Ты меня так же в театр хочешь устроить? Сбагрить какому-нибудь старику, чтобы я спала с ним за место на сцене? Ты сама так всю жизнь жила. Пожертвовала своей великой любовью, которая до сих пор тебе письма пишет. Бедная страдалица! Я тебя не просила жертвовать ради меня. Не я этого хотела! Ты не для меня это делала!! Я ведь лишь куколка для тебя!!!

Девушка скрестила руки на груди, тяжело дыша, и отвернулась к окну. Ей хотелось вырвать с силой дверь и вывалиться из автомобиля, лишь бы не чувствовать на себе гневный, полный ненависти и разочарования, взгляд матери. Женщина тоже тяжело дышала.

– Моя личная жизнь тебя не касается! – рявкнула она.

– Так и моя тебя тоже! – гавкнула в ответ Татьяна.

Мать задыхалась от возмущения. Лицо ее вытянулось в попытке что-то сказать, но по растерянному взгляду было видно, что слов она не находила. Они пропускали один поворот за другим, пока ссорились. Только через несколько минут мать более-менее пришла в себя и свернула в сторону дома.

Остаток пути оба успокаивались. Татьяна не могла говорить, потому что ком, словно шар булавы, впился иглами в глотку, и вытащить его, не разодрав шею, было невозможно. Мать смотрела то на дорогу, то в боковое зеркало, стреляя злыми взглядами в стороны. Грудь ее часто поднималась и опускалась, как всегда, когда она злилась. Татьяне на секунду показалось, что она плачет, но слез не было. Просто вечно влажные глаза стали чуть-чуть влажнее.

А девушка размышляла о сегодняшнем вечере и о том, как ей с этим всем жить. Она представляла перед собой красивое лицо Вадима, которое улыбалось не ей. Букет подсолнухов, который он подарил Муравьевой, был явно больше того, что он принес ей на репетицию. И эта мелочь сильно резанула по сердцу. «Неужели мама права?» – повторяла Татьяна про себя, но что-то нерациональное отказывалось принимать эту мысль.

Вернувшись домой, она закрылась в комнате и в бессилии уснула.