Куколка. Сделано из отходов. Умирать подано

Виригин объявился в начале пятого, влетев в плаховский кабинет огнедышащим змеем, круша все, что попадется под руку, изрыгая пламенные струи ядреного мата. Наконец он сложил крылья, приземлился на стул и коротко выразился по существу дела:

– Все, проорали!

– Чего?

– Не чего, а кого! Вентилятора! Я этого змееныша Орешкина удавлю вот этими чистыми, непорочными руками! Пидор гнойный, салобон дешевый…

– Ты не рычи. Что стряслось?

– Я с Орешкиным вчера все обговорил, все разжевал и растолковал. В два он должен был в изолятор причесать, к козлу этому. С обвинением по стволу. Федоровича еще попросил подстраховать. Я с утреца в Главк, к себе поехал, с бумагами разбираться да рапортину на отпуск подписать. То-се, с мужиками потрепался, закусить сходили в «Погребок», а в начале четвертого решил в изолятор брякнуть, узнать, как у Орешкина дела. А мне этот урюк дежурный лепит: «Орешкин до трех не объявился и не позвонил, а стало быть, в соответствии с законодательством я гражданина Анохина выпустил на свободу».

Я не въехал сначала, шутит, думал. «По какому закону? Что ты гонишь? На него санкция есть». А этот непрошибаемый: «Ничего не знаю, хоть десять санкций. Семьдесят два часа прошло – счастливого пути. Я в тюрьму сесть не хочу из-за вашего раздолбайства. Твой Орешкин мог бы позвонить и предупредить, что задерживается. Я б часок-другой подержал, рискнул, Да и то…»

Короче, плюнул я, «тачку» у руководства взял и пулей в изолятор, на месте ситуацию выяснять, да толку-то… Перелаялся с этими мудаками. Уперлись, как бараны, – инструкция, инструкция, проверка приедет, кому отвечать? Я их спрашиваю – да хоть раз в жизни приезжала? Не приезжала, а сегодня возьмет и приедет. Тоже мне, поборники законности, ссут кипятком из-за любого пустяка. Ты раньше слышал, чтобы кого-то без следователя отпускали? Да никогда такого не было! И сутки, и двое передерживали, никаких проблем!

Игорь не знал, что ответить. Тупо глядя на Виригина, он наконец буркнул:

– А может, пошутили?

Ничего другого в голову просто не приходило.

– Хороши шутки на третьи сутки. Бля, на крайняк позвонили бы, цирики пархатые, предупредили бы, что выпускают. Мы бы Вентилятора хоть встретили да в нашу камеру посадили, пока Орешкин не объявится. Так нет же – по-тихому, по-тихому. Лети, Карлсон, к себе на крышу.

– Ты Орешкину звонил?

– Еще как! Федорович сказал, что с утра юноша не объявлялся. И дома нет, мамаша говорит, на работу ушел.

– Что делать будем?

– Да хрен его?.. Так обосраться перед отпуском! Теперь и не погуляешь!

Виригин в отчаянии поддал ногой упавшую со стола пачку сигарет.

– Как последних лохов обули! Просто по-детски! И кто обул?! Свои же!

– Ты думаешь, в изолятор команду дали?

– Да не думаю! Уверен. Никакой цирик не возьмет на себя ответственность выпустить убийцу. А теперь, черти, все на инструкцию и закон валят! Что за страна, мать их всех задери! Ты-то бабу допросил? Верку?

– Бесполезняк. В экстазе Верка, поет одну и ту же песню – я ворона, я ворона…

– Чего?

– Ворона. Как ее допросишь?

Затрещал телефон. Плахов схватил трубку.

– Да. Да, здесь. Так… Где?! Ну шиздец!.. Хорошо, хорошо, все поняли. Давай, мы на месте.

– Что еще там? – спросил Илья.

– Засаду в Марьиной роще перебили. В области нашли Орешкина. На берегу Блуды. С черепно-мозговой, в отключке. Без документов, без денег. Сейчас в больнице под капельницей. Случайно опознал больной какой-то. Федорович звонил, он подъедет скоро. Прокурор в больницу рванул.

– Жить будет?

– Не спросил. Раз сразу копыта не откинул, выживет. Федорович сказал, что дело по Вентилятору с Орешкиным было. Правда, кое-какие материалы остались…

– Ну, пошла плясать губерния! Это ж все, что нажито незаконным трудом… Лихо ребята шуруют, только успевай в «скорую» звонить.

– Знать бы, какие ребята… Виригин ядовито улыбнулся.

– Они сейчас первым делом Вентилятора загасить должны, а с их-то ловкостью… Так что зря он с кичи слез. Сидел бы на нарах, стихи писал.

– Ты тоже статью читал? Карасевскую?

– Я не читаю, не умею, знаешь же. Они все пишут. Мне вчера Вентилятор наколочку в камере дал на ребят.

– Он же в отказе…

– Это для Паши Орешкина он в отказе. А у меня не очень-то поотказываешься. Сначала я ему, конечно, постановления партии бац на стол. Пляши – письмо! Видел бы ты, что у него с Рожей стало. Волосы – карандашами, ручонки затряслись, глазик задергался. А я усугубляю: «Не валяй дурака, Америка! Твоим корешам ты наименее интересен, особенно если „бабки“ за Салтыкова получить не успел. Не успел ведь?» Точно. Чувствую, что не успел. «А если ты и знаешь что лишнее, так в камере тебя задавить гораздо удобнее и приятнее, нежели на воле. Упадешь ночью с нар и квакнешь от сердечной недостаточности. Никакой подгузник не поможет. Одно счастье – от СПИДа не умрешь. Доходит наконец до твоих плесневелых мозгов, почему прокурор санкцию подписал? Думаешь, на идейных началах? А „мерсак“ его видал? Наверное, на идейных началах купил. А он взял и подписал! Ну, дошло наконец?!»

И легонько ладошкой по затылку его – стук. Чтобы из застоя вышел да соображал.