Кукольник

– Как у вас на Сечене говорят, Степан Осипович? «От тюрьмы, да от сумы – не зарекайся»? Верно говорят. Ничего, – Лючано зло сощурился, и Степашка подался назад: до того хищным, незнакомым показался ему отставной директор, – легату мое рабство еще поперек горла встанет. Слышал, как суд приговор в узел завязал? Хороший, узел, скользкий, для петли в самый раз…

Он с болезненным наслаждением вспомнил финал заседания.

Слова судьи капали расплавленным серебром.

– Лючано Борготта передается в рабство потерпевшему со следующими ограничениями:

– запрещены умерщвление, членовредительство, нанесение телесных повреждений выше I степени, а также прочие действия (включая бездействие), влекущие за собой заболевания и расстройство жизнедеятельности организма осужденного;

– запрещены ментальные и экстрасенсорные воздействия, способные привести к долговременным или необратимым расстройствам психики;

– запрещены продажа, дарение или иная форма передачи осужденного в рабство третьим лицам;

– по окончании срока наказания суд обязует Гая Октавиана Тумидуса освободить Лючано Борготту от рабства и за свой счет доставить на Китту для предъявления суду и прохождения медицинского освидетельствования. Состояние организма и психики Лючано Борготты по истечении срока наказания должно соответствовать их состоянию перед передачей осужденного Гаю Октавиану Тумидусу, с поправкой на естественное старение организма;

– в случае несоблюдения данного предписания суда Гай Октавиан Тумидус будет нести ответственность согласно Уголовному разделу Галактического Кодекса, статья 214-прим.

В принципе, выслушав сей перечень ограничений, гард-легат имел полное право забрать заявление обратно и предоставить заботы о Борготте пенетенциарной системе Китты. Но Тумидус слушал молча, не перебивая. Лишь катал желваки на скулах и постепенно бледнел – от ненависти? от духоты, вопреки кондиционерам царившей в зале?

Судья выдержал паузу, давая истцу время подумать.

Бронзовая статуя осталась безмолвной.

– Приговор окончательный, обжалованию не подлежит, – толстяк-судья коснулся обруча в волосах. На пальцах остался священный жир, которым был смазан обруч. – Объявляю заседание суда закрытым.

– …дочитал. Вроде, нормально, – Степан взял в руку маркер. – Подписывать тут?

– Уверен, что нормально?

– Вы ж его читали? Контракт?

– Читал.

– Значит, было б что не так – упредили бы.

– Эх, Степан, наивный ты человек. Нельзя людям на слово верить. Дрянь – люди. Я, когда с легатом договор подписывал, один-единственный пунктик поленился вставить… И где я теперь? – Тарталья похлопал себя по соответствующему месту, демонстрируя, где он теперь находится. – То-то! Вдруг у меня своя скрытая выгода есть?

Степашка заново пробежал глазами текст контракта. Внимательно посмотрел в лицо Лючано:

– Нету здесь вашей выгоды. И подвохов нету. Только, раз вы велели – я хоть тыщу раз подряд читать стану. Так и знайте.

И он уверенно расписался на планшете.

– Поздравляю, синьор директор.

Лючано без улыбки протянул парню руку.

Не лобызать – пожать.

VI

– Осужденный Борготта, на выход.

Когда Лючано поднялся с койки, один из вошедших охранников продемонстрировал ему «браслеты». А второй, любитель остренького, только руками развел: мол, сами знаем, что бежать не станешь. Но – по уставу положено. Тарталья кивнул, подставив руки. Положено – значит, положено, ничего не попишешь.

– Вперед.

Никаких личных вещей, кроме того, во что он был одет, Тарталье не полагалось. Да и одежку с обувью по прибытии на помпилианскую галеру, должно быть, отберут. Выдадут все хозяйское. У раба нет личных вещей. Даже собственная жизнь ему не принадлежит. Дерьмо из твоей задницы – и то собственность хозяина. Захочет, на хлеб намажет, захочет, тебя накормит.

Тюремный коридор Лючано изучил, как линии на своей ладони. Этим путем его в течение двух недель ежедневно выводили к машине, увозя на очередное заседание в Темпль Правосудия. Этим же коридором он возвращался обратно.