Кукольник

Кар остановился возле галеры. Их ожидали. У трапа стояли двое рослых помпилианцев в комбинезонах технической службы. Лица техников ничего не выражали. В сторону прибывших они не смотрели: скучая, пялились в пространство перед собой, и все.

Легат Тумидус, как и в военной школе, счел ниже своего достоинства являться лично. Впрочем, теперь у него были для этого куда более веские основания.

– Это корабль «Этна»?

– Да.

– Осужденный Лючано Борготта для передачи в трехлетнее рабство гард-легату Тумидусу доставлен. Легат должен собственноручно заверить акт передачи.

Левый техник шагнул вперед. Он смерил Лючано взглядом, словно сопоставляя объект со снимком, хранящимся в памяти: совпадает ли?

– В присутствии гард-легата нет необходимости, сержант. Я – сервус-контролер I класса Марк Славий. Вот доверенность от Гая Октавиана Тумидуса на мое имя.

Оба сержанта придирчиво изучили доверенность и кивнули, соглашаясь. Сервус-контролер расписался в планшетке, после чего коротко бросил в адрес нового раба:

– Следуй за мной.

И Лючано стал подниматься по трапу, уходящему во чрево галеры. У самого входа в корабль он не выдержал – оглянулся. Над терминалами космопорта висело черное пятнышко. Аэромоб Г'Ханги. Впрочем, ему вполне могло и показаться. Альфа светила так ярко, что на глаза наворачивались слезы.

Темные очки, и те не спасали.

Контрапункт Лючано Борготта по прозвищу Тарталья (семнадцать лет тому назад)

Хотел прожить жизнь тихо. Не получилось.

Хотел – счастливо. Тоже получилось не очень.

Хотел одного, получил другое.

Смотрю в зеркало, изумляясь тому, что вижу.

Хотел – прожить.

Не вышло. Пока еще живу.

Пока еще хочу.

Вехден кричал.

Лючано отошел на шаг назад и стал ожидать, пока Королева Боль отпустит на волю своего нового подданного. Гишер подхватил лихорадку, слег на неделю – и вся работа досталась Тарталье.

Младшему экзекутору тюрьмы Мей-Гиле.

Работать с вехденами, как и с любыми другими представителями рас энергетов, было сложно. Бесстрастность и чудовищная терпеливость брамайнов. Способность гематров уходить мыслями в головоломные математические построения, отключаясь от всего. «Скрытый огонь» вехденов – прикосновений к нему следовало избегать, если не хочешь заполучить горячку. «Скользкие» ритмы вудунских организмов – сознательно меняя ритмический рисунок биопроцессов, вудуны мешали экзекутору настроиться в нужной мере.

Все это изматывало, требуя в каждом случае индивидуального подхода.

К счастью, львиная доля сидельцев была либо из местных аримов, которые благоразумно отвергли однообразное правосудие вождей, либо из невезучих гостей Кемчуги, варваров и техноложцев, вступивших в конфликт с законом.

– А-а…

Вехден замолчал и обмяк.

«Королева Боль справедлива, – всплыли в памяти слова Гишера Добряка. – Когда она уходит, она дарит минуты райского блаженства. Баш на баш. Не все монархи платят истинным счастьем за свой уход».

«Убирайся! – мысленно огрызнулся Лючано в ответ на нравоучения старого философа. – Пей отвары, потей, набирайся сил и отстань от меня со своими нравоучениями!» Не хватало еще, чтобы Гишер пошел по стопам маэстро Карла, со временем превратясь во второй внутренний голос – назойливый и на свободе во многом бесполезный.

До конца работы, по прикидкам Лючано, оставался час, не меньше.

Он вздохнул и повернулся к человеку в пыточном кресле.

Звали вехдена Фаруд Сагзи. Родился он, если верить пометке в личном деле, на Тире, одном из обитаемых миров в созвездии Дикого Жеребца, а «тянул двушку» за оскорбление действием, приведшее к тяжким последствиям. Париться бедняге оставалось семь месяцев, и в допросное кресло он угодил по воле слепого случая.

Федеральному агенту Халлухского Доминиона понадобилась информация о каком-то Бижане Трубаче, предположительно родственнике или знакомом Фаруда. Пять дней назад агент с этой целью прилетел на Кемчугу.

В Мей-Гиле допрос заключенных, согласно инструкции, проводился под пыткой. Инструкция успешно соединяла в себе древние традиции аримов, часть их религиозного культа, желание сэкономить казенные средства на гонорарах пси-сканеров и лабораторном ментоскопировании, а также своеобразный гуманизм по отношению к заключенным. Считалось, что боль, не влекущая за собой телесных или психических нарушений выше III степени – чудесный стимул для дачи правдивых показаний.

«Пытуемый, страдая, сам выбирает, что ему душеспасительней: сказать правду или запираться до последнего, – гласил раздел „Допрос и проведение очной ставки“. – Это первый шаг для желающих выйти на свободу с чистой совестью».

– Итак, вы утверждаете, что видели Бижана в позапрошлом году, на Аббаре?

– Да, – устало подтвердил вехден.

– Где?

– В баре «Belle Epoque».

– Что он там делал?