Кукольник

Эсэсовцы в лагере реагировали на происходящее по-разному. Некоторые удвоили свои усилия, импровизировали, заваливая выкопанные в окрестных полях братские могилы тысячами трупов, которые затем поджигали, облив бензином. Другие нашли убежище в беспробудном пьянстве. Порой охранники так напивались, что едва стояли на ногах. Они с трудом совершали вечерний обход с оружием наизготовку. Их отяжелевшие веки почти полностью прикрывали глаза.

Однажды Дитера разбудили среди ночи. Солдату прострелили плечо, когда его товарищ, спавший на нижнем ярусе двойных нар, так напился, что не мог встать, чтобы выключить свет, и поэтому вздумал стрелять по электрическим лампочкам. Еще немного, и пуля, вместо того чтобы пробить мышцы навылет, угодила бы эсэсовцу прямо в голову. Раненый пришел, выкрикивая ругательства и еще что-то маловразумительное. Его товарищи смеялись так, словно ничего более забавного в жизни не видели. Они ввели раненого в операционную, поддерживая под руки, словно возвращались после загула в кафе.

Дитер промыл рану и наложил на нее швы. Подняв голову, он посмотрел на Аркадия, который стоял по другую сторону операционного стола.

– Если им предоставить достаточно времени, – чуть слышно произнес Дитер, – они перебьют друг друга прежде, чем твои до них доберутся.

Редкая улыбка скользнула по губам русского.

Дитера беспокоило состояние его приятеля. За месяцы, последовавшие за пытками, Аркадий очень изменился. Он отвечал, когда его спрашивали, но сам предпочитал помалкивать. Молча выполняя свою работу, он ничего не говорил о том, что обо всем этом думает, не выдвигал новых теорий. По вечерам он мало ел, но постоянно пил. Русский исхудал. Иногда по ночам он слушал пластинки с джазовой музыкой, которые Дитер с большим риском для себя спас от уничтожения, но чаще, усевшись на своей койке в углу, работал над одной из игрушек.

Когда выпадало свободное время, Аркадий сновал между крематориями и обменивал деньги и украшения из тайника Дитера на вещи привозимых на поездах заключенных: свертки тряпья, пуговицы от пальто, а еще пучки волос.

Используя то, что смог найти, Аркадий импровизировал. Сшил, например, медвежонка из вечернего платья и набил его старыми носками. Вместо глаз вставил пуговицы. Медвежонка он подарил маленькому венгерскому мальчику, у сестры которого ампутировали гангренозную руку. Из костей Аркадий вырезал шахматы, покрасил часть древесным углем и подарил двум начитанным близнецам, которые любили эту игру.

Дитера не переставало удивлять то, что Аркадию все еще удавалось оживлять воображение детей. Он мог сделать это так же легко, как вырвать зуб или выкачать литр крови. Аркадий разломал старый стул, изготовленный из твердой древесины, который каким-то чудом оказался в «Канаде», и из обломков принялся вырезать дрейдл[63] для маленького мальчика, который не разговаривал с тех пор, как его маму расстреляли вместе с другими жертвами у него на глазах. Мальчик взял волчок, ничего не сказал, но потом сидел часами, крутя его перед собой.

Однако больше всего времени Аркадий проводил над куклой, названной им Сарой. Русский старался придать ей черты той маленькой девочки, которую пытали в Зоопарке Менгеле. Сначала ее заражали различными инфекциями, а затем проводили экспериментальное лечение. Кукла была страшноватой, но с каждым вечером становилась все красивее. Аркадий клал ее себе на колени, сжимая в руке скальпель, а затем долгими часами сидел, почти ничего не вырезая, а лишь проводя кончиками пальцев по лицу куклы. Время от времени он поднимал скальпель и снимал тонюсенький слой дерева. Когда Аркадия удовлетворил результат, он вырезал движущиеся конечности, а затем приделал их к туловищу с помощью хирургической нити. Окунув дерево в дезинфицирующий раствор, русский придал ему темно-розовый оттенок. Разметочным карандашом он нарисовал глаза, губы и нос. Недавно здоровая молодая женщина очутилась на столе для аутопсии, и после этого Аркадий забрал ее пижаму и сшил из нее кукле платье. А еще он состриг с головы покойницы длинные волнистые черные волосы и тщательно прикрепил их к деревянной голове куклы.

Дитер с возрастающей тревогой наблюдал за странным увлечением своего приятеля. Он видел, что с психикой Аркадия случилось что-то неладное, и дело не только в эмоциональной травме… Что-то в нем явно сломалось.

Аркадий больше не задавал вопросов, не интересовался тем, что делал. Выслушав указания Дитера, он послушно их выполнял, даже не пытаясь спорить. Однажды, придя в лабораторию, Аркадий обнаружил там разложенные хирургические инструменты и двух близнецов, пристегнутых кожаными ремнями к операционным столам, но находящихся в сознании. Рты их были завязаны, чтобы не кричали, но расширенные в ужасе глазенки следили за тем, как он берется за скальпель.