Артем приблизил куклу к груди, нежно обхватив одной рукой за талию, другой сжав ее крохотную ладонь. Они вместе закружились неспешным танцем. Музыка, этот нотный контраст тишины и звука, сопровождала их обоюдное безумие. Стеклянный взор куклы был постоянно направлен куда-то за его плечо, губы вечно сомкнуты, белый бант выглядел наваждением из прекрасного райского сна. Потом они протанцевали в зрительный зал и там еще долго кружили меж пустующих кресел с невидимыми зрителями. Магнитофон из подсобки здесь звучал тихо, но фантазия дорисовывала чуть слышную мелодию, усиливая в голове все ее звуки. Люстра в тысячу огней теперь казалась мерцанием счастливого элизиума, куда воспарял дух человека, а также дух взволнованной куклы…
Потом Миревич покинул театр, закрыл свои грезы на замок и нехотя окунулся в рутинный пейзаж заснеженного города…
Трехэтажное здание школы шумело как пчелиный улей. Стекла его окон поочередно сверкали, когда отраженное солнце медленно переплывало из одного в другое. Солнце, словно агентов, посылало на землю миллионы собственных отражений, проповедуя культ небесного огня по всему миру. Стас шел на занятия и ничего этого не видел, его взгляд задумчиво шарил по снежному настилу. Сегодня скорее всего его будут спрашивать по географии, а в голове — полнейшая каша из несваренных мыслей. Когда он уже выходил из раздевалки, кто-то подергал его за рукав:
— Эй, Светка Лепнина твоя сестра? — спросил долговязый парень из седьмого «в».
— Ну да, двоюродная.
— Иди, разберись, она ревет все утро.
Стас, насколько мог, вежливо выругался и проследовал в аудиторию к семиклашкам. Сейчас все они казались недоразвитой шпаной, а вот когда он сам только-только переступил порог школы, дембельнувшись из детского сада, представители седьмых классов выглядели не иначе как почтенными стариками. Светка сидела за партой и вытирала красные глаза, остальные настороженно наблюдали за этой сценой.
— Чего случилось? Обидел кто?
— Не-е-ет! — она в голос расплакалась и достала из ранца распечатанный конверт с каким-то письмом.
Литарский посмотрел обратный адрес и слегка обомлел. Отправителем значилась Лепнина Маргарита Павловна, мать Светки, которая умерла два года назад от инфаркта. Он даже не стал читать, злобно сжал конверт в кулаке и прошипел:
— Узнаю, чьи это проделки, задушу! — да громко, чтоб все слышали. Обычно добродушный Стас сейчас совсем не походил на себя.
Светку эта угроза ободрила, она гордо расправила плечи, вытерла лицо, добавив:
— Правильно!
В целом же, учебный день, как и другие серые дни, ничем особым не выделялся. На уроках труда Пимыча потянуло на изощренную романтику, и он заставил девятые классы изготавливать новые вешалки для гардероба, выпиливая их лобзиками по металлу. Это было одно из скучнейших занятий во всей Солнечной системе. После шестого урока Алексей уже собрался до дому, как к нему подошел Марианов Олег. Было видно: он хочет о чем-то сказать, но то ли стесняется, то ли не знает как начать. Вообще, ситуация немного парадоксальная: ведь когда-то они являлись друзьями не разлей вода — примерно до пятого класса включительно. Тогда Марианов был еще не таким толстым, а Парадов не таким заносчивым. Вместе ходили в школу да играли в популярные по тем временам пластилиновые войны, никто особо не выделялся, даже мечтали оба в мореходное училище поступать. Но увы! Время меняет людские ориентиры так, что они сами себя порой не узнают. С годами Олег стал сильно толстеть, замыкаясь в вынужденном одиночестве и превращаясь в неуклюжего пончика. Отсюда пошли дразнилки, подтрунивания, иногда и жесткие насмешки. Горыныч на очередном уроке физкультуры изредка выдавал команду:
— Ну, чего?
— К мамаше на работу новый агрегат завезли. Интересная вещь. Хочешь глянуть?
Парадов изумленно приподнял брови вверх, он вообще ничего не понял: что еще за аппарат? Зачем? Может, Марианов каким-то хитрым способом думает вернуть прежние времена? Олег немного помялся, но поспешил пояснить:
— Он один на весь город, это самое передовое. Из наших точно такого никто не видел.
Короче, навел тень на плетень, так и не произнеся ни одного вразумительного слова. Парадов не стал вникать в подробности, что-то от старых привязанностей еще хранилось по полочкам его сознания. Он коротко сказал:
— Ладно, идем.