Кукук

Ловлю себя на мысли, что запомнил: скважина в замке вертикально — закрыто, горизонтально — открыто. Со второй недели замечаю, что часто забываю закрыть дверцу, покидая своё логово. Стало быть, расслабляюсь.

Здесь никто не читает. Развлечений всего два: телевизор и беседы в курилке. В ней я был лишь раз. Я было разговорился с Царко о Балканах, а у него позыв покурить, он говорит, пойдём туда, в курилку. А там уже вся компания в сборе.

Я Томас, я Мадлен…

Более одного имени за раз я запомнить не в состоянии. Томаса я уже знаю. Томас невероятный болтун. Это он автор листочка в душевой с просьбой не пользоваться его полотенцем. Из его болтовни узнаю, что он пишет автобиографический роман. Интересно! Чем-то аналогичным здесь занимаюсь и я. В этот раз запоминаю Мадлен. Девчонка. Где-то у неё есть малюсенькая собачонка Снуппи. Показывала мне её на своём мобильнике. Мадлен не только курит, но и смотрит телевизор. Часами. Лёжа на диване. Смотрит всё подряд. Просит не занимать её место, когда выходит в туалет или на кухню. Возвращаясь, спрашивает, что было, пока она отсутствовала. Мадлен — одна из тех, у кого бывает либо очень хорошее настроение, либо очень плохое. То слёзы, то безудержный смех.

Всё парни почему-то стали говорить, что у них были русские подруги. У Арне тоже: Имя (забыл) Ефимова. Мне на эту тему рассказывать нечего. У меня никого не было. Только Таня. Зато как я её любил!

Был на приёме у врача. До этого следовало отстоять в очереди. Надо же! Как психи обожают эти индивидуальные беседы.

Новая для меня главврач: Так, господин Евсеев, у Вас…

Что-то меня насторожило.

Она: Я правильно произнесла Вашу фамилию?

То, как она её произнесла, ещё стоит в моих ушах, и это именно то, что меня озадачило: она произнесла её без акцента.

Я: Да… Даже без акцента…

Она: О! Я очень рада.

Лечащий врач: Что вы хотели нам сегодня рассказать?

Я: Ничего…

Она: А зачем же вы тогда пришли?

Я (про себя: «Стреляли»): Позвали.

Пауза.

Я (вспомнив): Я хотел сказать, что у меня повторились боли в груди. Уже два раза за эту неделю, а ранее — один раз в 5.2 и один раз в 4.1.

Главврач (сверяясь с моей серой папкой): При поступлении в клинику в вашей крови не было найдено воспаления…

[В Питере в последние месяцы мучился бронхитом. Приехав в Германию, бронхит потерялся.]

Я: Ну, я не знаю, отчего это. Но очень больно.

Врачи, похоже на то, не знают, что стало тому причиной. Ладно, не особо-то я от этого и страдаю.

Я в очередной раз прошу снизить дозу дневных таблеток.

Как только я «связался» с компьютером, они на меня больше не действуют. Теперь он — мой ноутбук — моё лекарство. И мои письма в нём — мои психотерапевты. А раз не действуют таблетки, то на фиг они тогда нужны?! Чтобы каждый раз рассыпать какао по столу?

Главврач снижает дозу и говорит, что на следующей неделе о них можно будет забыть. Мне останется лишь одна единственная антидепрессионная таблетка на ночь. После этого визита я решил таблетки не пить. Хватит травить тело. Я прячу их под языком, либо, если медперсонал занят собой, оставляю в руке и затем выплёвываю-выкидываю в мусорное ведро. Если прячется под язык, позже надо споласкивать рот — от них остаётся жуткий привкус.

А тело всё-таки травится. Ещё в 5.2 я заметил, что после того как схожу в туалет, чувство помочиться не исчезает. Иду обратно, цежу из себя пару капель. Вроде прошло. Но хуже, когда опять забудешь постоять подольше над горшком, а потом садишься где-нибудь и чувствуешь, как потекло в трусы. И так было много раз подряд. В результате я стал к этому делу относиться с вниманием и надолго зависаю над писуаром, пытаюсь выжать свой мочевой пузырь до последней капли. Нужно расслабиться и не препятствовать тяготению земли, чьему закону подчинена моя жёлтая водица. Entspannungstherapie.

Однажды я попытался проигнорировать и ночную дозу, ту самую ночную таблетку.

Больше я этого делать не стану.

Ни-за-что!

Получилось вот как. Вечером, тихо-тихо положив байки Шехеризады на тумбочку, я лёг спать… но заснул в итоге — лишь под утро. Башка работала так, словно имитировала взбесившийся компьютер, миллион бесполезных байтов из одного угла носились в другой, пронося через сознание бесконечные истории, обрывки разговоров и всего прочего, что записалось в последние годы в мою память. Я передумал весь свой Марш Несогласных поминутно и навспоминал много чего, так что на следующий день мне пришлось (возникла такая жизненная необходимость) от этого багажа избавляться письменно. Перелопатив все свои питерские письма на эту тему, я добавил в него, в получившийся рассказ, кучу новых подробностей. Переписал всё, изменив время повествования: всё, что было, стало только что происходящим. История набрала динамики.

Но подобного опыта я больше не хочу. Эт-т-то была телесная мука. Я впервые за все эти дни перевернулся на левый бок. Перевернулся, т. к. отлежал правый. До этого дня я ложился спать и почти сразу же засыпал. Я даже не знал, как выглядит комната ночью, т. к. засыпал носом к стенке, а утром было не до осмотра своего убежища, очень спать хочется.