Кукук

Я понял, что это моё туповатое телесное состояние (голова ясная) — моё спасение. Оно как бы даёт выбор: будешь думать о Тане и детях или же пока не станем?! Я говорю ему: отложим. И тело говорит: хорошо, я не буду тебя мучить… но твои беды по-прежнему во мне, за запертой дверцей, я их приберегаю, пока ты кормишь меня медикаментами, названия которых не в состоянии запомнить… не смотри только на фотографии детей — тут я бессильно.

Да, а Царко пукает. Это некстати прозвучало, но уж так получилось, простите! Он, нет, несмотря на своё богатырское тело, не пердит, как Старик, но и не попукивает, как Программист. Он их расфазовывает, выражаясь мультяшным языком. И опять-таки каждую ночь, иногда очередью. Раз я это знаю, значит, сплю чутко. В первый раз, когда он это сделал, я улыбнулся улыбкой до ушей. Теперь — не обращаю внимания. Окна весь день и всю ночь открыты. Пукай себе на здоровье, мой безумный сосед!

А вот интересно — раз уж на то дело пошло — как во сне пукаю я?!

Библиотека сократила часы работы, почти что вдвое. Теперь она работает лишь в первой половине дня и лишь по средам во второй. Никто почти не читает. Нет потребности. Пациенты приходят в неё лишь из-за интернета.

Каждый день застаю соседа сидящим задумчиво на кровати. Около минуты. Он тоскливо смотрит в окно. У него изрытое морщинами деревенское лицо. Мне хочется его сфотографировать. Чем-то он мне напоминает образ зека. Тоскливый взгляд. [Wie im Gefängnis, вспоминаю я деда из 4.1. Они, кстати, одного возраста. 56 лет и тому, и другому.] Затем он традиционно встаёт, достаёт полотенце из шкафа, бросает его на плечо и выходит из комнаты.

В отличие от деда-пердуна, Царко настоящий дед — у него трое дочерей, и у старшей из них есть двое детей. Младшей его дочери 7 лет. Он всегда, когда заходит о ней речь, показывает огромной ручищей, какого она роста.

Я спросил его, почему он не живёт с женой и дочерью вместе. Он сказал, что болен, и больна его жена. Так лучше, что они живут порознь. Он часто видится с дочерью, это не проблема.

Царко ожидает того момента, когда ему дадут деньги на мебель, чтобы переехать в квартиру, которую он уже снял. Скоро мы попрощаемся, и у меня будет другой безумный сосед.

Который день подряд кормят чем-то невообразимым. Жуткие овощи и большие куски варёного мяса. Съедаю лишь варёный картофель. Он тоже невкусный. Но всё прочее просто несъедобно. В столовой нет того разнообразия специй, которым было славно отделение 5.2. Нечем отбить вкус. Все эти гигантские мясные порции оставляю на тарелке. Думаю о том, что если так и дальше пойдёт — то сколько же зверей убьют ради меня зря?! Вегетарианцем от этих мыслей не стал. Есть, кстати, меню и для таких пациентов. А также для диабетиков и не употребляющих в пищу свинину. Во как! Аллааа у акбар! Я впервые за всё это время принимаюсь за составление индивидуального меню из предложенных на листке вариантов: меню А, меню Б… В результате у меня получается (семь дней недели): ААBАBBА.

Стою на кухне. Завариваю чай. Накрываю одну чашку другой. Эльвира наблюдает за мной.

Смотрю в окно. На небе вОроны. Вспоминаю Шевчука: «На небе ворОны, под небом монахи». Сотни. Всё небо в них. Ага, это они загадили всю территорию клиники. Под некоторыми деревьями сотни белых клякс.

Теперь они всей дружной командой поднялись в небо. Некоторые совсем маленькие — летят высоко, другие побольше — летят пониже. Получается в несколько слоёв. Каркают.

Эльвира (за спиной): Тебе нужны обе чашки или одну можно уже поставить в посудомоечную машину?

Поворачиваюсь к ней, замечаю, что она наконец-то сбрила свою бородку.

Я: Да, мне нужны обе. Я хочу, чтобы хорошо заварился чай. Я потом сам всё поставлю на место. Спасибо.

Возвращаюсь к окну. Воронов нет. Стою, смотрю по сторонам — куда они делись так быстро?

Голос медсестры за спиной: Да, красивое сегодня небо.

Сосредотачиваюсь на небе. Оно самое обыкновенное. Голубое. Без облачка. Где красота-то?! Не стал говорить, что вОрон, «кружащийся над головой», куда интереснее…

Вечером уединяюсь с книжкой в столовой. Слышу из совмещённой с ней комнаты отдыха разговор Итальянца с Анэттой — во время рекламной паузы по телевизору.

Итальянец: Вот иногда думаешь, есть ли бог или же его нету. Я верю в бога, в Иисуса. Ясно, что без него вся жизнь не обходится. Почему функционирует наше тело так, как оно функционирует? Почему сердце или печень находятся на своих местах, а не где-либо иначе? Если бы бога не было — кругом был бы хаос. Ты, Анэтте, веришь в бога, в Иисуса?

Анэтте: Не знаю. Наверное, да.

Итальянец: Некоторые не верят. И ведь как получается: если я скажу врачу правду, что я верую в бога, в Иисуса, то она подумает, что я псих, да?! Глупость! Она-то явно неверующая…

По телевизору: Zum Risiken und Nebenwirkungen lesen Sie die Packungsbeilage und fragen Sie Ihren Arzt oder Apotheker.[65]

Конец рекламы, конец проповеди.

После окончания фильма Итальянец проходит мимо меня.

Он: Алексей, не читай слишком много! А то будешь шибко умным.

Я: Книги умней не делают. Это заблуждение.

Он: Почему нет?