Кукук

А что же Торстен? Я не знаю что с ним. Пара слухов, что они поссорились. Но мне в это слабо верится. В компьютере натыкаюсь на их фотографии. Торстон с Таней. Рука Тани на его колене. По лесной тропинке идёт Торстен, держа за руку Севу и Настю. Я не пытаюсь выведывать, меня это унижает. Для меня Торстена вообще нет. Потом Таня начинает упрекать, что это я стал причиной их разлада, с этим её Торстеном, что ей было хорошо с ним… Было достаточно одного её слова, чтобы он поселился здесь у неё, но…

Мы не будем касаться желаний вашей жены. Вы — наш пациент, и мы говорим лишь о вас, о ваших желаниях. Хорошо. Накануне того, как я попал в лечебницу, мне прислал email отчим. В этом письме он обещал проклясть меня и моих детей, если я сейчас же не вернусь в Питер и не обговорю некоторые важные вещи со своей работодательницей. Она — его знакомая, это он просил её взять меня на работу. За пару дней до этого я позвонил в Питер и отказался от следующего проекта. Затем я сходил в Hausverwaltung[78] и взял договор на квартиру в соседнем доме. На следующий день в службе социальной помощи взял заявление на пособие по безработице… Я пытался хоть так, сдавая все позиции, бороться за то, что для меня жизненно важно. Дети были ужасно рады, что я опять с ними. А тут это письмо. Я ответил быстро и однозначно: прощайте! Но случилось худшее, отчим вдобавок к письму позвонил Тане и выдал ей свой ультиматум устно. Таня сказала, что умывает руки. Больше сострадания ко мне у неё нет. Всё. А раз всё, то я и ушёл. Она сказала, что позвонит в полицию. Я попрощался с дочкой и вышел. Успел пройти лишь несколько сотен метров, как был настигнут полицейской машиной. Да, полиция молниеносно среагировала! Слишком быстро…

Я: Уф! Мексиканская мыльная опера получилась.

Врач смеётся.

Врач: Почему вы не попытались найти замену своей жене?

Я: Я не пытался, но и не сопротивлялся. Но не нашлось. Я — однолюб. Девушки в меня не влюбляются. В результате — у меня никаких искушений по жизни. Почему — не знаю. Я, наверное, не произвожу на них впечатления, как мужчина. Я — эдакий вечный юнец. С другой стороны — их тоже заманивать нечем: денег у меня нет, постоянной работы нет, звёзд с неба не хватаю. Подвигов не совершал. Талантов нема.

Она начинает что-то говорить совсем не в тему: о том, что в Германии можно жить в достатке, даже будучи бедным (это точно), а оптически я могу не нравиться 99 женщинам из ста, но где-то ведь есть та — сотая. Я говорю, что не встречал. Мне тридцать шесть лет, и это для меня уже достаточно для того, чтобы сделать неутешительные выводы. Зацикливаемся на этой теме. Она — о своём, я — о своём. Тупик.

Откладываем продолжение беседы до следующей недели. В следующий раз мы поговорим о самооценке.

Она благодарит меня за беседу, я — её. Заметно, что ей интересно распутывать мой клубок. Но его не распутать.

Интересно, что сказали друг другу врач и её практикант, когда я вышел и закрыл за собой дверь?! Что-нибудь типа того: Oh, Mann!!! И многозначительный обмен взглядами…

Спускаюсь на кухню. Там жёлтым пятном — пачка какао. Отлично! Кипячу воду, пью… Опять-таки смотрю на картину на стене. Симпатишная барышня. Вспоминаю фразу МакМёрфи, показывающего врачу одну из игральных карт с голой девицей: Не подскажете мне её адрес?!

Коротко о детстве

Об отце я мало что помню. Почти что ничего. В детстве у меня было одно единственное напоминание о нём. Солдатик. Солдатик, сделанный мне им. Я чётко помню, что он наколол его фигурку через иллюстрацию в книге к сказке «Огниво». На фанерке таким образом образовался контур из иголочных дырочек. Он соединил эти точки карандашом и выпилил лобзиком, затем приклеил тому подставку и раскрасил красками, поверху покрыл лаком. Очень качественно всё было выполнено. Я не помню того, чтобы я с солдатиком этим играл, вроде как нет, т. к. он был слишком большим (около 10 сантиметров) и ростом не вписывался в мою пластмассовую армию, однако, натыкаясь на него в сарае у бабушки, я тут же вспоминал об отце. Потом он потускнел из-за сырости и превратился в серую деревяшку. Будучи уже подростком, я пожалел о том, что не сохранил его, оставив его себе на память неким талисманом из детства. Перед отъездом в Германию, мне нужно было для оформления документов получить от отца справку, подтверждающую, что он не имеет ко мне никаких претензий, никаких нужд по уходу за ним. Мама дала мне его телефон, и я позвонил. Объяснил ситуацию. Он охотно согласился помочь. Мы встретились вновь через 19 лет. Я тут же назвал его папой. По отношению к нему это было для меня абсолютно естественным обращением. Некоторое время спустя, незадолго до отъезда, он приглашал меня и Таню к себе в гости. Больше мы не виделись. Я ни разу ему не позвонил из Германии. Я написал ему много писем, но не получил от него ни одного в ответ. Я почему-то думаю, что мои письма к нему не дошли… Я должен был позвонить.