Кукум

Если Томас видел, что я устала, мы на денек-другой останавливались. Я открывала для себя, как забрасывать сети, чтобы ловить рыбу, как переносить лодку, чтобы не пораниться, как бесшумно двигаться. Так, шаг за шагом, и тело и дух мои помаленьку приспосабливались к ежедневному движению кочевой жизни. Дни текли за днями, и даже представление о времени становилось смутным. Но с каждым утром свежий воздух щипал за щеки все сильнее, напоминая, что мы приближаемся к цели путешествия.

Опасные перевалы сперва стало слышно и только потом видно. Глухое эхо от их рева, доносящегося как будто из чрева земли, отражалось в горах и уносилось далеко в леса. Шум становился все неистовее, и уже в нескольких метрах от спуска чувствовалось, что воздух и растительность напоены и увлажнены.

Понемногу сквозь дождливую морось проступили очертания чудовища. Дракон, рыча от ярости, бился о скалы, оставляя за собой устрашающий водоворот.

Целое озеро обрушивалось в пустоту, с грохотом, от которого леденела кровь.

– Это прекрасно, да?

Томасу пришлось это выкрикнуть.

– Не… не знаю. Скорее ужасно.

– Нужно бояться мощной силы реки и поклоняться ей.

Паника парализует, а страх побуждает к мудрости. И этому мне тоже предстояло научиться.

Томас направил лодку к берегу.

– Спать будем выше по течению, там, – сказал он, показывая на возвышавшуюся небольшую прогалину. – А завтра уже войдем в лес.

В его голосе послышался оттенок возбуждения. Мы уже добрались до земли семейства Симеон.

Это была последняя ночь только для нас двоих. На рассвете мы догнали остальную часть семьи. Несмотря на то, что я устала и переволновалась, грохот падающих вод не давал мне уснуть. Прогнать мои тревоги под силу было только его рукам, его крепким объятиям, его поцелуям.

Я легла на него, чтобы послушать, как сердца в наших телах бьются в такт. Обнимая, я гладила его крепкие мускулы, прижималась к его животу, сжав его бедра своими. Он жадно ласкал мои бедра и нежно целовал мои веки. Мы лежали, прижавшись друг к другу, в тепле нашего убежища. Потом он прошептал:

– Тшишатшитин.

Так впервые мужчина сказал мне: «Я люблю тебя».

Территория инну

Когда мы прибыли в зимний лагерь, мужчины уже ушли в лес, а женщины дубили шкуру оленя карибу. Палатки, поставленные в некотором отдалении друг от друга, выглядели как небольшая деревушка на вершине холма, нависавшего над озером.

Сестры Томаса, Кристина и Мария, встретили нас очень тепло. Мария заварила чай. Кристина, немного говорившая по-французски, подсела ко мне и принялась расспрашивать, как прошло путешествие.

Я, как могла, постаралась описать ей, какое ощущение свободы наполнило меня, когда мы спустили на воду нашу лодку. Моя золовка заметила, каким счастьем лучились и мое лицо, и взгляд ее брата. Любовь – то, что понятно всем, и неважно, на каком языке о ней говорят. Ее теплое чувство ко мне успокоило мои опасения чужачки, нежданной гостьи в замкнутом и разветвленном клане. То, что и она, и все остальные приняли меня к себе с такой легкостью, доказывало, насколько открытой душой обладало семейство Симеон. Не могу даже представить, как отнеслись бы жители Сен-Прима, если бы мой длинноволосый Томас вдруг вторгся в жизнь деревни.

А он, пока мы разговаривали, принялся разбивать лагерь на зиму. Нарубил елок, топором очистив их стволы от зеленой хвои, а потом заточил вершины, чтобы превратить их в опорные столбы.

Когда мы закончили с чаепитием, Мария потянула меня за рукав и повлекла куда-то. Я оказалась вместе с ней и Кристиной у туши карибу. Сперва они кремнем сняли с нее шкуру и подвесили ее. Потом, вооружившись терпением и лосиным ребром, выскребли так, чтобы жир впитался в ткани. После чего растянули шкуру на раме из березовых стволов, чтобы высушить, и наконец, намазав ее всю бобровым салом, погрузили в кипяток.

Для дубления мои золовки развели огонь, в который набросали сырых корней и коры красных сосен, чтобы шкура прокоптилась и густой дым сделал бы ее непромокаемой.

Я наблюдала и училась. Сколько же шкур я потом так обработала за всю свою жизнь? Даже и не вспомню, но тогда, внимательно следя за неторопливыми и уверенными действиями сестер Симеон, я, как малое дитя, приобщалась к древнему умению.

Томас закончил возиться с палаткой уже на закате. Он поставил ее немного подальше от других, на склоне, спускавшемся прямо к озеру.

«Вид – лучше не бывает», – сказал он с улыбкой. Прямоугольный вигвам, достаточно высокий, чтобы внутри можно было стоять, казался немногим больше кухни моего детства. Устилавший пол ковер из свежей еловой хвои наполнял воздух благоуханием. В самом центре он установил очаг, предназначенный как для приготовления пищи, так и для обогрева. Но мне еще не хотелось думать о зиме – она и так была уже слишком близко.