Кукуруза

А потом были просто мысли вслух. Его и мои. Об ответственности каждого мужчины за свою женщину. Особенно того мужчины, которому довелось не просто встретиться в жизни с такой неземной красотой, а жить рядом с ней. Дышать одним воздухом, иметь каждый день возможность быть сопричастным к этому чуду из чудес. А ещё каждый день заниматься тем, чтобы уничтожать эту красоту. Своей ревностью, желанием запереть в четырёх стенах и лишить радости общения, составлением чёрных списков тех, кто вызывал у неё хоть какой-то интерес…Способов множество. Но, спрашивается, зачем тебе нужна была эта красота, если ты её упорно уничтожаешь? Ну ещё и о том, что нищие парамедики не имеют права задавать какие ни было вопросы таким хозяевам жизни, как муж нашей очаровательной больной.

Не привыкший кого-то утешать и далекий от всяких сантиментов, дядя Маис, скупо выдавливал из себя слова, рассказывая мне о времени, когда он был практически в моем возрасте. По существу, он пытался просто вылечить меня. Если не водкой, так словом. Ему это плохо удавалось, но его история потрясла меня своей безыскусностью. У меня было такое ощущение, что он первый раз в жизни рассказывает об этом. Я был, по существу, чужим для него. Абсолютно чужим. Слишком юным и глупым. Рассказывал он, по-моему, движимый лишь чувством милосердия. Но разве знание того, что кому-то когда-то было очень больно, заглушает нашу боль? Нет, конечно. И сегодня, задумываясь об откровениях дяди Маиса, понимаю, что такое могло произойти не только в советское время. Я думаю, что этот сценарий в наше время мог быть еще покруче, хотя бы потому, что возможностей у нуворишей, конечно же, гораздо больше.

Любимую девушку Маиса звали Камиллой. Она училась с ним на одном курсе. Да и жили они по соседству. Даже ездили в институт на одной электричке, пересаживаясь затем на знаменитый 145-й автобус. Это были 70-е годы прошлого века, и нравы в их родном патриархальном бакинском селении были чрезвычайно строги. Но как бы ни пытались родители оградить свою дочь от посторонних взоров, скрыть ее красоту было невозможно. По мнению Маиса, если бы в те годы присваивалось звание «мисс Баку», то, вряд ли, кто-нибудь мог бы соперничать с ней.

Из того, что наговорил Маис, я понял, что в его оценку женской красоты входили не столько сегодняшние критерии 90-60-90, а некоторые совершенно непостижимые для меня компоненты. Походка у девушки его мечты должна была быть такой стремительной, что в какой-то момент вам начинало бы казаться, что она не ходит по земле, а просто летает. Но и, самое главное, у нее должна была быть та легкость дыхания, без которой нет настоящей женской красоты. Так вот, услышать, как дышит Камилла, было просто невозможно.

Маис говорил, что в советское время броню своего социального слоя можно было пробить лишь тремя путями: умом, талантом, или же неземной красотой. Именно такой и была красота Камиллы. Безусловно, он, как никто другой, прекрасно понимал это и с первого дня ясно осознавал всю обреченность своих чувств.

Дальше все происходило так, как в самых дурных дамских романах. В Камиллу влюбился какой-то пресыщенный маменькин сыночек, который тут же увез ее за рубеж. Он работал там. Маису навсегда врезались в память фотографии с той свадьбы. Какие же они были красивые, влюбленные и счастливые! Парень работал переводчиком по линии Комитета по экономическому сотрудничеству в какой-то из арабских стран. Камилла бросила институт, уехала и прожила там с ним полгода. Ее, на шестом месяце беременности, основательно подурневшую и пополневшую, он и послал к своим родителям, чтобы, доработав оставшиеся месяцы, вернуться к семье.

Но и тут было всё не так просто. У его матери были совершенно другие планы.

В первый же день после отъезда сына она вызвала родителей девушки и заявила, что в ее доме нет места для неё. Она просто выставила их за дверь, сочтя разговор оконченным. Как все жители бакинских сёл, они были люди гордые. Отец Камиллы пожелал, правда, увидеть отца парня, но ему сказали, что тот в командировке. Им не надо было указывать на дверь. Родители Камиллы и минуты не желали находиться там, если их не воспринимают как равных. А именно на это и намекала его мать, повторяя, что их дочь не пара её сыну.

– Когда пришла к нам сватать нашу дочь, то считала её достойной парой своему сыну. Что же случилось сейчас?

– Это был не мой выбор, а выбор сына. Когда он вернётся, то сам разберётся.

Маис говорил о том, что Камилла вернулась домой не просто беременная и подурневшая. Она вернулась потухшая. Всю жизнь как будто бы внутри её горела какая-то лампочка, а весь её облик буквально светился. Именно этот свет и исчез. Уже потом, складывая разрозненные факты он понял, что вся влюблённость её мужа исчезла, испарилась, когда он увидел, что его красавица жена смотрится провинциалкой на фоне его яркой бывшей любовницы. Та сразу же вновь стала главной женщиной в его жизни, наградив Камиллу уничижительным прозвищем «неумёха».