Кукурузные человечки

— Таких на свете нет, — уверенно ответил молодец, — раз я, царский сын, о них не знаю. Да и слова какие-то, наверно, змеиные — для раздвоенного языка. Человек никогда их не выговорит. А ты, пятая, для чего?

— А как ты думаешь? Ну-ка поломай головушку свою махонькую, кудрявенькую… — А рыцарь к этому времени уже и шапку снял — так ему жарко стало от разговора. — Одинешенькую, сиротку, — продолжал насмехаться Змей, — пошевели мозгами…

— Должно быть, для военной науки?

— Ха-ха! Хо-хо! Хы-хы! — загрохотали все пять голов. — Для военной науки! Да на что она нам! Война-то ведь глупость! Только одноголовые на неё способны! И трёх голов хватит понять, что без войны можно обойтись! Как это можно — при пяти умах хотеть воевать?!

Я, витязь, у нас — поэт, а в стихах у каждой разумной головы такая же нужда, как у всякого живого существа в глотке воды, да не простой, а родниковой.

— Ишь, как запел, когда о себе, — проворчал царевич. — А ты хоть одно стихотворение своё можешь мне прочесть?

— А как же! — гордо ответила голова-стихотворец. — Вот, слушай:

Природе одинаково родные
И слон, и мышь, и носорог, и рак,
Но всё гадает, бедная, поныне —
Кем ей приходится дурак?

— Ну, как? — спросила тут же голова. — Нравятся? Я и ещё…

Но не успела она вымолвить хоть ещё одно слово, как чуть не два десятка копий и стрел обрушились на Змея. Они пронзили головы и шеи, впились в грудь и бока.

Змей взревел — гора ответила ему страшным эхом, словно и её ранили, — но копья и стрелы сделали свое дело: лапы чудища подогнулись, а шеи, истекая кровью, стали никнуть, теряя упругость, как цветок без воды; головы опускались, падали одна за другой наземь, мертвые.

— Что вы натворили? — обернувшись, в отчаянии закричал царевич. — Он же говорящий! Он умный!

— Слишком умный, — сказал царевич Иван, выходя из-за деревьев. За ним показались и другие охотники. — Змей он Змей и есть. Сколько я о них слыхал всяких баек — везде их побивали. Вот ещё — всякую нечисть на земле терпеть! Чуть он не заговорил тебя — я всё слышал. Он говорит, а я себе думаю: постой, постой, уж я тебе языки-то укорочу!

— Кто тебя просил! — царевич Алексей швырнул шапку оземь.

— А меня и просить не надо, я и сам с усами. Знаю: раз Змей — тащи меч из ножён и руби не задумываясь. Все наши предки так делали. А ты что ж — подмоги ждал? Вишь, как мы вовремя подоспели!

— Хоть бы вы заблудились!!

— Наши собаки тебя по следам отыскали. Ты разве жалеешь его? — царевич Иван подошел к лежащему неподвижно Змею и пнул одну из его голов. — Такого да не убить?!

— Эта голова, — грустно сказал царевич Алексей, — математику знала. Как, может, никто на свете…

Нинка как хозяйка луга шла чуть впереди, Славик ступал нога в ногу с художником. Нинка время от времен на них оглядывалась, словно проверяя по-своему рассказчика и слушателя. Кубик произнес последнее слово как раз перед давно отцветшим кустом шиповника и остановился. Потрогал краснеющие уже его ягоды.

Славик не знал, что и подумать.

— Дядь-Вить, это чья сказка?!

— Твоя и моя, — ответил художник. — Фантазия на заданную тему. После того, как я справился со "Свадьбой", я и сказки могу сочинять, и стихи писать. И еще что-нибудь, наверно, могу делать, но пока не знаю что.

В это время Нинка показалась из-за куста

— Нин, это и твоя сказка, раз ты ее слушала.

— Ох, Кубик! — Нинка качала головой. — Критикант ты, вот что я тебе скажу. — Слова ее звучали приговором. Не простым, а окончательным, обсуждению не подлежащим. — И вовсе не моя это сказка, у меня и свои есть.

— Расскажи, Ниночка!

— Не буду на этот раз, — заупрямилась девчонка. — После.

— Ну, Нин!!

— Не буду, не буду.

— Значит, нет у тебя никакой сказки.

— А вот и есть. Не хуже твоей.

— Так расскажи. Вон и Славка ждет. Оба мы ждем.

— Ну тогда слушайте. — Нинка стала в одно мгновение важной-преважной. — Рос один цветок, — начала она…

Нинкина сказка

Рос один цветок. Рос, рос, и расцвел. Голубой, голубой. Прилетает к нему пчела. За медом. Дай, говорит, наберу чуть. А цветок ей: бери, мне не жалко. Другая пчела прилетает. И мне, говорит, дай. Бери. Шмель тогда прилетел. Жужжит, жужжит — тяжелый. Как сел на цветок, тот и согнулся до самой земли. Щмель пил, пил — весь мед выпил. Отпустил цветок — тот выпрямился. Стоит. Прилетает к нему пчела, села, глядь — нет меду. Еще одна прилетает, тоже глядь — нет меду. А третья пчела рассердилась и говорит цветку: ты чего зря, говорит, стоишь-то, голубеешь на весь свет, когда меду у тебя нет? Цветку бы постоять, подождать, пока меду прибудет, а он обиделся и завял. Он разве виноват, что шмель такая жадина… Вот и не стало цветка, — заключила Нинка, — и сказке моей конец.

— Твоя сказка лучше моей, — очень серьезно сказал художник.

— Конечно, — ответила так же серьезно Нинка, — я ведь женщина.

Самая последняя правда о чудовище озера Лох-Несс