Кукурузный мёд (сборник)

Оглядел себя еще раз, улыбнулся, зубом цыкнул. На заднем сидении служебного автомобиля газетку развернул. Морщась, прочитал о себе поклепы в проправительственной прессе. Заголовок на первой полосе газеты «Тимпа» гласил:

«Генпрокурор говорит дома по-русски»

Внизу была распечатка. Зубец, – все утро морщишься, с тревогой подумал он, как бы подтяжку делать не пришлось, – бегло просмотрел ее. Журналюги сраные не соврали. Все это и правда он сказал вчера дворнику.

– Твою мать сука на ха… – сказал он.

– Заманал млядь шаркать своей метлой гребучей, – сказал он.

– Садись на нее и уматывай отсюда как ведьма, – сказал он.

– Иствикская млядь, – сказал он.

Само собой, все это пришлось говорить по-русски! Ведь в языке Эминеску нет ругательств! Но педикам из «Тимпы» разве объяснишь?! Журналисты…

Им насрать на кого срать, лишь бы просраться!

…по пути в Дом правительства Генпрокурор заехал в церковь, где набрал во фляжку святой воды из бака с надписью «Святая вода». На всякий случай, купил еще освященный крест и свечей дюжину. Попросил благословения батюшки. В общих чертах, конечно.

– Благослови отче, – сказал он.

– На что? – сказал отче, включив диктофон.

– Не могу сказать, – сказал Генпрокурор, глядя на язычки свечей, танцующих в темноте храма, словно актриса Бьорк в художественном фильме «Танцующая в темноте», который в Молдавии показывали без звука, так как русскую озвучку Генпрокурор запретил, а румынские титры сделать не смогли, языкового запаса никому не хватило.

– И все же? – сказал бодро отче.

–… – упрямо промолчал Генпрокурор.

– Ну тогда иди и плати в кассу по тройному тарифу, – сказал обиженно отче.

– Благословить незнамо что, оно, конечно, дороже, – сказал он.

Генпрокурор уплатил, взял чек – чтобы как командировочные потом оформить, – и заскочил в поликлинику. Там взял справку, что девственник. На всякий случай – помнил по институту, что когда-то одна бикса спасла Францию, потому что целка была. Понятно, что формальность, но… Когда речь идет о вещах потусторонних, любая куриная лапка пригодится! – думал Генпрокурор, много читавший и про зомби на Гаити.

Потом – на работу. Там бегло просмотрел документы, сыграл в «Тетрис» со своим ноут-буком, и пробежался по коридорам. Стоны, крики, мольбы раздавались в кабинетах. Отлично, работа кипит, понял Зубец.

Заглянул в одну из дверей на выбор.

У окна трое парней своих – и один приглашенный из СИБ-а (КГБ – прим. автор.) курили. Посреди кабинета на стуле задержанный плакал. Генпрокурор пригляделся. Узнал тварь. То был Володька Лорченков, из писателишек, взятый по делу заговора против основ государственности Республики Молдова, подготовленному аккурат к празднованию 20—й годовщины государственности Республики Молдова.

Рождественский гусь, можно сказать!

Выглядел притырок – констатировал с удовлетворением Генпрокурор, – так себе. Жалкий, съежившийся… По лицу текли слезы, под стул капала моча… Обоссался, вражина! И все причитал:

– Нет, нет, нет, – причитал он.

– Так и запишем – говорил майор, который сегодня добрым следователем работал, и, подпирая щеку рукою, писал, глядя добро.

– «Нетнетнет», по словам задержанного, – писал он.

– То есть… – пищал задержанный.

– Да-да-да!!! – судорожно выкручивался он.

–… – дружный, здоровый смех доносился ему в ответ.

Зубец тоже улыбнулся. Любил он рабочую атмосферу своего ведомственного здания. Хоть и отдавала она иногда мочой и говнецом…

– Ну, как работа, орлы? – спросил Генпрокурор подчиненных.

– Как чмолота задержанная? – спросил он.

– Не колется, тварь! – дружно смеясь, отвечали ребята.

– Жалко, времени нет на него, дело есть поважнее… государственное… – сказал Генпрокурор.

– Отвечай гнида, ты писал?! – рьяно перед начальником один из молодых следователей работать начал.

Ткнул листки в морду вражине, на стуле гадюкой свернувшейся.

Дневник то был, найденный у Володьки при обыске.

– «1 марта. Весна. Прохудилась крыша. Чинил» – прочитал следователь.

– «Ходил в магазин. Купил перловки. Варили суп» – прочитал он.

– Ты, сука бля, это писал?! – сказал он

– Я.. да.. то есть… не.. я… как скажете! – лепетал Володька.

– Ты, куйло, понимаешь, что эти строки дышат ненавистью к народу, – сказал следователь

– К стране, – сказал он.

– Ходил в магазин… значит, машин тут нет ни у кого? – сказал он.

– Народ нищебродов да? – сказал он.

– Крыша прохудилась… значит, дома тебе наши молдавские не нравятся? – сказал он.

– Ненавидишь молдаван ты куйло?! – сказал он.

– Да как у тебя рука, на ха, поднялась такое на ха писать на ха?! – сказал он.

– Это… это… не я, не я, это герой мой! Лирический! – крикнул Володька и нова разрыдался.

– Интеллигенция, – сплюнул Генпрокурор.

– Говно! – сказал он.

– Даже смелости открыто признать, что ненавидит нас, нету, – сказал он.

– В стране засуха какой 100 лет не было, – сказал он.

– А эти говноеды… народу в спину плюют, – сказал он.

– Расстреляйте его, ребята, – пошутил он.

Ушел, не оглядываясь. Щелкнул выстрел. Глухо шмякнулось о цементный пол тело.

– Да я же пошутил, – подумал Генпрокурор.

Но возвращаться не стал.

Было дело и поважнее.

* * *