Кукушка

— Был я как-то на пасеке, — начал он. — По делу. Ждали одного... ну, не важно. Удобное место для засады. Лежать бы, ждать, так нет — был с нами один тип (ты его не знаешь) — наглый, на ножах мастак, из аркебузы в воробья попадал, но дурак, каких мало. Так он тоже захотел пошарить по ульям, медком разжиться. И мне не сказал. А пасечника мы тогда заблаговременно связали, чтобы не мешал, и в доме оставили. Вот. Да. Как драпали оттуда — до сих пор противно вспоминать... Клиента упустили, сами еле до реки добежать успели. Всего раз пять меня и укусили, может, шесть или семь, а мне показалось — двести. Левый глаз потом два дня не открывался. А этого, который наглый...

— А пасечник?

— Пасечник? — рассеянно переспросил Рутгер. — Какой пасечник? Ах, пасечник... Что ему сделается. Отлежался. Их ведь пчёлы не трогают. Жена пришла да развязала или сын, а может, сам освободился. Я не знаю — мы тогда вернуться не решились. Там же целый ритуал — они их ветками обкуривают, сами чем-то мажутся — травой какой-то, что ли... Даже шепчут что-то, будто разговаривают с ними, с пчёлами.

Оба умолкли и мрачно уставились на колоду, словно это была плаха палача. Сосновый чурбан, обмотанный верёвкой, выглядел вполне безобидно, и только если взять его в руки иль прижаться ухом, можно было различить внутри приглушённое жужжание. Пчёлы ещё не очнулись от зимовки, были сонными, питались старыми запасами, вентилировали улей. Леток был закрыт.

— Как думаешь, зачем она ему?

Рутгер пожал плечами:

— Ума не приложу. Но он что-то ищет. Что-то или кого-то. Ты заметила, как он всех выспрашивает?

— Только дурак бы не заметил, — усмехнулась маленькая арбалетчица. — Он женщину ищет.

— Какую?

— Не знаю какую. Я не расслышала, а что услышала — не поняла. Тебя он тоже отсылает, когда с кем-нибудь разговаривает?

— Меня? Угу. Но почему ты думаешь, что женщину? Теперь уже Зерги пожала плечами:

— Так... догадываюсь. Он спрашивает метрики и сразу лезет в ту графу, где записаны девочки, — это раз. Ни разу не зашёл к оружейнику или броннику, вообще к кузнецу ни разу не зашёл. Зато галантерейную лавку ни одну не пропустил. И парфюмеров тоже, и лекарей по женской части. Все мастерские белошвеек обошёл, всех кружевниц это два. И вообще, где мужика или парня искать? В кабаках да в доходных домах. Ну, кабаки — чёрт с ними, а вот в бордель, хоть в один, он при тебе заходил, что-нибудь спрашивал?

— Нет...

— Вот то-то, — с удовлетворением сказала она и подытожила: Женщину он ищет. Даже не женщину — девку. Из приличных, а то бы сразу к ворам и гулящим пошёл. И не богатую — не купчиху и не дворянку — таких не пропустишь. Какую-то самую обычную деваху, дочку угольщика или какого-нибудь бондаря. Только вот зачем она ему...

Наёмник казался озадаченным и слегка ошеломлённым.

— А ты глазастая, — с невольным одобрением произнёс он. — Я вот ничего такого не приметил.

— Вы, мужики, вообще думать не приучены.

Рутгер, предпочёл промолчать и проглотить оскорбление вместе с молоком. Молоко меж тем успело остыть и покрыться пенкой, Рутгер поморщился и потянулся добавить горячего. Зерги протянула свою кружку.

— Налей и мне.

Некоторое время оба молча пили. Зерги пристально рассматривала собеседника.

— Слушай, Рутгер, — вдруг сказала она. — Давно ты так, на молоке живёшь?

— А что тебе?

— Так. Интересно. — Она снова дунула на чёлку. Вид у неё при этом сделался комичный и чуть-чуть беспомощный. Трудно было поверить, что эта девчонка отправила на тот свет больше мужиков, чем иной повеса перепортил девок. — Ты что, вообще вина не пил?

— Пил.

— Почему сейчас не пьёшь?

— А ты почему?

— Dam! Я же первая спросила!

— Давно, — признался Рутгер, в душе дивясь, с чего это его потянуло на откровенность. — Лет уже, наверно, десять. Может, меньше... Была одна история. Я тогда совсем мальчишкой был, двадцати не исполнилось. У меня был друг Рихард, почти старший брат. А у него — девчонка, Марго. Такая вся... Ну, не важно. Я в неё до смерти втрескался, в Марго, и думаю — я не я буду, а отобью! Ну и отбил. Они уже почти жениться собирались, а я её отбил. Ну, мы сперва подрались с ним, а когда она сказала, что всё равно останется со мной, Рихард разорался, напился, а потом полез на колокольню... нет, вру: на дроболитную башню — там как раз построили дроболитную башню. Влез он и оттуда заявил, что бросится вниз и уйдёт в монастырь. Ага, так и сказал — сначала бросится, потом уйдёт. Народ внизу собрался, хозяин башни прибежал в одних подштанниках, кричат все, а никто не лезет: все ж боятся, вдруг и в самом деле сиганёт. Я бутылку шнапса в зубы — и наверх. Залез, и давай говорить по душам. Слово за слово, выпили...

— Не прыгнул?

— Что? А, нет. Я его уговорил. Только не помню как. Вообще не помню, как мы оттуда слезли.

— А эта... Марго, с кем она потом осталась?