Яльмар не ответил. Ветер трепал его светлые, испачканные кровью волосы.
— Знаешь, ярл, — тяжело проговорил Сигурд, белеющими пальцами стискивая рукоять весла, — мне почему-то кажется, что мы… ещё встретимся…
— Мы встретимся, побратим, — сказал Яльмар. — Обязательно встретимся.
Сигурд не ответил. Яльмар заглянул в его открытые глаза, в которых отражалось светлеющее небо, и не стал их закрывать. Вместо этого поднялся и пошёл осматривать лежащие тела.
Как ни странно, среди мёртвых нашлись и живые — так, помощник канонира Эдвард и норвежец Харальд ещё дышали, хотя были без сознания. А в залитом водой трюме обнаружился не кто иной, как Сваммердам, с разбитой головой и снова потерявший ногу, правда на сей раз деревянную. Яльмар вытащил его, послушал сердце, похлопал по щекам. Старик пришёл в себя.
— Где мы? — спросил он и зашёлся кашлем.
— На корабле, — лаконично ответил варяг.
— Разве мы не утонули?
— Нет, но скоро. Плавать умеешь, старик?
— Нет.
— И я нет. Мы берём воду. Полчаса, быть может, час и мы пойдём ко дну. Здесь мелко, но для нас с тобой хватит.
— Вот так раз! — опешил Сваммердам. — А как же испанцы?
— Вон, на дамбе.
Кнорр продолжал дрейфовать, их уже порядочно отнесло. Сваммердам прищурился и долго разглядывал пролом и суетящиеся человеческие фигурки: им, похоже, было сейчас не до варягов. Причина выяснилась очень скоро: оба вздрогнули, когда с моря донёсся пушечный залп — это подошли остальные корабли эскадры адмирала Буазо.
— Значит, у нас получилось, — удовлетворённо сказал старый зеландец.
— У нас получилось, — сказал варяг. — Ты хорошо знал своё дело, Сваммердам.
— И ты, варяг, хорошо знал своё дело. Корабль погружался, тихо и неотвратимо.
— Скажи, старик, — спросил Яльмар, — ты не жалеешь, что увязался с нами? Я же знаю — у тебя трактир, дочери… А?
— Нет, не жалею, — отозвался тот. — Что моя жизнь теперь? Пустая трата времени. Так и так пришлось бы вскоре помереть. Зато я видел, как моя страна становится свободной, и теперь я знаю, что моих дочерей не утопят, не спалят и не закопают живьём только потому, что у них есть своё дело и какие-то деньги, а мой сын Ян не отправится на костёр по обвинению в колдовстве только потому, что у него ветер в голове и он собирает букашек. А это правильно, не будь я Хейре Сваммердам. — И он снова закашлялся. Яльмар помолчал.
— Наверное, ты прав, — признал он. — Наверное, мне надо думать так же. Моя любимая умерла, а если моя дочь жива, то, наверное, поздно её искать. Она, должно быть, уж давно забыла меня. И если так, пусть она живёт, как твои дочери, в свободной стране. Жаль, что я не успел узнать про друзей. Жаль. Но всего не успеешь.
— Я обманул тебя, норманн, — вдруг сказал Сваммердам. — А может, и не обманул — не знаю. Мне рассказывал один человек, будто он встречал компанию бродяг-музыкантов. С ними был кукольник. У него был мальчик-помощник и большая кукла — ростом с маленькую девочку. Он её, наверное, показывал за деньги. Но я не знаю, он это или не он. Да и не мог же он превратить живую девочку в куклу… Ведь не мог же? Потому я тебе ничего не сказал. Не хотел врать. А теперь не знаю, прав я был или нет. Прости.
Яльмар не ответил и некоторое время смотрел, как поднимается вода. Мелкие островки — холмы, валы, земляные гребни — уже исчезли из виду. Повсюду торчали только редкие деревья и просевшие крыши затопленных хуторов. Шум водопада и гром битвы отдалялся. Пахло порохом, морской травой, горелым деревом и кровью. Под рёбрами ворочалась боль. Дышать было невыносимо трудно. Сил шевелиться не было.
— Прочти молитву, Сваммердам, — вдруг попросил он. Сваммердам удивлённо посмотрел на него, но подобрал свою культю и утвердился на коленях. Средняя палуба уже почти совсем скрылась из виду, вода подступала к надстройкам.
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, — строго вымолвил старик и посмотрел на Яльмара. Его смиренный голос тихо и настойчиво прозвучал в утренней тишине. Ни рокот водопада, ни отдалённый грохот битвы не могли его заглушить.
Норвег кивнул ему, опустился на палубу и теперь смотрел, как высоко вверху проплывают облака.
Сваммердам умолк.
Яльмар, задумался на минуту, кого призвать — Одина или Христа, но так и не решил и промолчал. Вместо этого нащупал свой топор, прижал его к себе и так лежал, глядя в светлеющее небо, и не закрывал глаза, пока холодная вода не накрыла его с головой.