Кукушка

Травника возвели на помост, где уже стоял палач с помощником – не покойный Золтан Хагг, а полковой палач с красным пером на шляпе. Откуда-то достали цепь, несколько раз обмотали травнику вокруг груди и живота, привязывая его к столбу, затем послышались глухие удары – это конечные звенья садили на гвоздь. Травник оставался неподвижен, только смотрел по сторонам. В голове у Ялки был туман. Маркитантка одёрнула девушку, чтобы та пошевеливалась, но посмотрела на помост и махнула рукой. Отвернулась, занявшись чем-то другим. И Ялка так и глядела, высунувшись наружу, перегнувшись через борт, и проворонила момент, когда её тронули за руку. Охнула, опустила глаза и увидела Фрица.

– Ты!..

– Тихо, не шуми. Дай руку, помоги нам влезть.

– Кто там ещё?

– Да девчонка! Увязалась, понимаешь…

– Я не увязалась, мне надо! – пискнула Октавия, увидела девушку и запоздало прибавила: – Ой! Здрасьте…

Ялка протянула руку, и они полезли внутрь. Солдаты, обделив вниманием повозку, все как один пялились на возвышение, где палач зачитывал приговор. До слуха девушки доносились обрывки фраз: «…означенные гёзы и еретики…», «…лазутчика мятежников…», «…самовольное присвоение…». Травник внимал молча, оставаясь неподвижным. Волосы вокруг его тонзуры взъерошились и торчали во все стороны – у него не было возможности даже поднять руку. Ялка видела, что теперь он смотрит на них и только на них, не отрывая взгляда от повозки. Издалека было не различить выражения лица. Несмотря на все усилия музыкантов, им всё равно не разрешили подкатить фургон ближе – искры могли подпалить парусиновый верх. И так пришлось распрячь и увести лошадей – те испугались бы огня. Маркитантка за спиной девушки крестилась и тихо шептала молитву.

– Девочка, – непослушными губами произнесла Ялка, не глядя на Октавию, – зачем ты пришла сюда? Здесь не место детям.

– Я… – Октавия запнулась, но нашла в себе мужество продолжить: – Мне велели.

– Кто велел? Этот ваш кукольник?

– Нет, не он.

– А кто?

– Я… не скажу. Потом скажу!

К дровам поднесли факел. Палач обошёл вокруг костра и поджёг дрова с трёх сторон – во имя Бога Отца, Бога Сына и Бога – Святого Духа. Толпа возбуждённо загомонила и подалась вперёд, все вокруг подпрыгивали и становились на цыпочки. Огня пока видно не было. Белёсый дым пополз в сторону фургона, все начали кашлять, ругаться и вытирать глаза. Ребёнок у Ялки во чреве вдруг толкнул её, и она ухватилась за фургонные дуги. Порез открылся, руку начало саднить, на серых досках замаячили тёмные кляксы.

– Отвернись, – потребовала Ялка, ощущая дурноту.

Октавия не отвернулась и не ответила, продолжая смотреть на разгорающийся костёр с каким-то странным, недетским упрямством, сморщившись и оттопырив нижнюю губу, будто выполняла неприятную, но в высшей степени необходимую работу. Носик её подрагивал, она, казалось, вот-вот разревётся, но в глазах читалось что угодно: отвращение, страх, только не любопытство. В этом маленьком человечке был железный стержень. «Да что ж это! – подумала Ялка. – Если это дитя способно выдержать подобный ужас, стало быть, и я должна… должна… Господи! А что я должна? Что мне нужно делать? Господи, придай мне сил!»

Она беспомощно огляделась, и в этот миг воздух сотряс ужасный, страшный крик – вопль человека, которого сжигают заживо. Октавия ахнула, закрыла лицо ладонями, отвернулась и спрятала личико в Ялкиных юбках, но через миг обернулась и снова стала глядеть на костёр. По щекам её текли слёзы. У Ялки всё плыло перед глазами. Она почувствовала, как Фриц толкает её в бок, повернулась и увидела, как он что-то говорит, но не расслышала ни звука – между ними словно опустилась прозрачная стена. Во вселенной не осталось ничего, кроме этого немыслимого крика травника, он словно выключил всё остальное. Мальчишка что-то кричал ей, потом задержал свой взгляд на её раненой руке и вдруг, по какому-то наитию, выхватил из-за пазухи стилет. Ялка равнодушно подумала, что он, наверное, хочет ударить её, и испугалась, но только на миг, и то за своё нерождённое дитя. Но Фриц полоснул себя по ладони и выставил руку вперёд жестом, которым издалека гасил свечу. «Кристиан!» – прочитала она у него по губам. – «Кристиан!»

Камни на его браслете бешено пылали красным. Или это были отсветы костра?