Кукушка

– Господи, да они и так натерпелись! – сказала она на это предложение. – Да и я своё уже наторговала. Это с испанцев, сколько ни бери, ещё останется. А с этих что, последнюю рубаху снять?

Только вино наливали за деньги, и то для женщин и детей делали исключение.

Возле городских стен, расцвеченных белыми, синими и оранжевыми флажками и вымпелами, крейсировали по новому заливу лёгкие, с небольшой осадкой, хорошо вооружённые корабли с белоснежными парусами: это морские гёзы из эскадры адмирала Буазо привезли горожанам провизию, пока только хлеб, вино и селёдку, но радости лейденцев не было предела. Все ликовали. Хоть рассвело, везде горели факелы, даже в проломе возле Коровьих ворот. Освобождённый и благодарный, народ собрался в кафедральном соборе, воздавая славу Богу, коий, как известно, amnis aperit supinis collibus flumina et in medio camporum ponam desertum in stagna aquarum et terram inviam in rivos aquarum[133]. Музыка, крики и песни разносились по воде так далеко, что их отголоски долетали даже сюда. Прошлой ночью музыканты Моргенштерна погрузили в лодку инструменты и отчалили, чтобы присоединиться к общему веселью.

– Эх, не зря поехали! – возрадовался Тойфель, утверждая на коленях барабан. – Хоть будет что вспомнить.

– Тебе бы только зубы скалить, – проворчал на это Феликс.

– А чего не веселиться, коли повод есть? – Он помахал Октавии и Ялке. – Бывай, малышка. Как-нибудь увидимся, споём. И вы бывайте, дамочка. Не падайте так больше в обморок.

– Будет тебе, – урезонил его Моргенштерн. – Кому веселье, а кому не очень. – Он обернулся к Ялке: – Не думайте ни о чём, живите смело. Теперь, наверное, испанские попы сюда уже не сунутся. И рожайте нам побольше мальчиков, а то после войны в мужчинах страшная нехватка. Нет, но где же я всё-таки мог вас видеть? – Он всмотрелся девушке в лицо.

– Вспомнил! – вдруг закричал Тойфель и хлопнул себя по лбу так, что чуть не вывалился за борт. – Я вспомнил! Только ты сказал: «Кому веселье, а кому не очень», – тут я и вспомнил. Лет пять назад, осенью, в какой-то деревне – помнишь, Рейно? – нас пригласили на свадьбу. Мы отыграли, но в тот же день у девочки умерла мать, и нас позвали на похороны. Ну же! Ты тогда ещё запястье потянул.

– Господи, конечно! – воскликнул Рейно. – Где были мои глаза? Та девочка и верно вы, юнгфрау… М-да. Вот ведь как бывает. Вы уж не серчайте: он всегда такой блажной.

– Я не обижаюсь. – Ялка не знала, смеяться ей или плакать. – Только я вас совсем не помню. И всё равно, спасибо вам.

Она приподнялась на цыпочки и чмокнула Рейно в щёку.

– Эй, а мне? А меня? – закричал Тойфель и под общий хохот, по головам товарищей, полез на берег целоваться. Ялка обняла и его.

Здоровяк Моргенштерн смущённо откашлялся. Подкрутил усы.

– Ладно, пора нам. Эй, на вёслах! Ну чего там? Загребай, поехали!

За музыкантами последовал и Йост.

– Мои стихи и наши деньги там нужнее, чем здесь, – сказал он, отдавая часть флоринов старой маркитантке. – Здесь немного золота, добрая женщина, возьми его и продолжай кормить голодных. Пусть тебе воздастся за твою доброту. И ты прощай, Октавия. Ты всем нам очень помогла.

Девочка смутилась и спряталась у Ялки в юбках. Помахала оттуда ладошкой.

«Прощай, поэт, – подумала Ялка, глядя ему вослед. – Ты ещё напишешь свою поэму, которая тебя прославит в веках. Но даже если б ты её не написал, эта девочка всё равно благодарна тебе. И если тебя спросить, что для тебя важнее, ты не сможешь дать ответа».

– Эхма! – Тойфель подмигнул и стукнул в барабан. – Кураж пошёл! Давай до крайности!

Вёсла погрузились в воду. Под грохот барабана и козлиное блеянье волынки ял отчалил и двинулся до городских ворот.

Ялка вспоминала, как этот самый грохот вытащил её из бездны Снов, когда она не могла найти обратную дорогу, вспоминала, как упрямо, из последних сил стремилась на этот звук. Это малышка Октавия придумала бить в барабан, когда другие средства вывести девушку из забытья не помогли. Тогда все музыканты начали играть, меняя ритм под руководством Тойфеля, пока не нащупали нужный – размеренный, маршевый и в то же время тревожный (Two Sostra!). К тому времени все собравшиеся уже стали свидетелями того, как пламя костра, до того едва теплившегося, вдруг вспыхнуло столбом и охватило травника со всех сторон и будто даже изнутри, так, что и фигура стала не видна, и тучи расступились в небе, уступая солнечным лучам, и трудно было решить, что это – божье знамение или явленье адского огня. А после не было ни скорченного тела, ни обугленных костей, ни горсти пепла, ничего, одни прогоревшие угли.

– А знаешь ли ты, Иоганн, что за награду предложил принц горожанам за то, что они не сдали город испанцам? – вдруг спросил Золтан.

– Понятия не имею, – признался Шольц. – Денег?

– Подымай выше! – усмехнулся Хагг. – Он предложил им на выбор – или освобождение города от всех налогов на сто лет, или в их городе строится университет. И знаешь, похоже, они выберут университет.

– Да быть не может! Вот остолопы!