Он резко развернулся и направился к повозке, придерживая меч и вышагивая, словно циркуль. Взобрался на козлы. Итальянец тронул вожжи, и тележка покатилась дальше, скрипя и переваливаясь на ухабах. Рыжий парень смотрел ей вслед, потом скривился в презрительной усмешке.
– Катитесь, катитесь, ублюдки, – процедил он сквозь зубы. – Будет время, я с вами ещё потолкую, а сейчас есть дела поважнее. – Он потрогал челюсть. – Однако здорово они меня отделали… Ладно. Тело молодое, выдержит. Хоть на что-то этот придурок сгодился.
Шнырь повернулся и зашагал на север. Лицо его как-то странно изменилось, словно он постарел сразу на несколько лет. Простоватое выражение слетело с него, словно маска. Казалось, теперь за этим взглядом прячется совершенно другой человек.
Но этого уже никто не видел.
В тот день весны будто по какому-то наитию настоятель Геймблахской обители аббат Микаэль решил пройтись вдоль монастырских стен. Погода благоприятствовала, время было ещё не позднее, и престарелый монах решил размять ноги. Солнышко пригревало, снег таял, пробудившаяся обитель полнилась трудом. Монахи прибирались, пилили дрова, чистили пруды и перекапывали грядки. Давно исчезли следы прошлогоднего пожара, монахи более не пересказывали новициям историю пленённой ведьмы и сгоревших альгвазилов. Аббат пребывал в прекрасном настроении. И в ту минуту, когда он проходил мимо ворот, снаружи кто-то постучал. Привратник, молодой парнишка Аристид, временно заменявший на этом посту заболевшего Иеремию, поспешил открыть, и настоятель помимо воли подошёл поближе – рассмотреть, кто к ним пожаловал.
А пожаловал монах (на этот счёт не возникало никаких сомнений), и он явно долго странствовал, прежде чем прийти сюда, и дорога была нелегка. Всё говорило об этом – и худое измождённое лицо, и порядком выцветшая чёрная ряса, и сбитый посох, и заросшая тонзура… Но было обстоятельство, смутившее аббата: этот брат-проповедник был болен или покалечен. Фигура его вся перекосилась, он кренился при ходьбе направо, будто у него были сломаны рёбра. Аббат нахмурил лоб, испытывая странное чувство. Он видел раньше этого монаха, явно видел, но когда и где, вспомнить не мог и потому только стоял и смотрел.
Меж тем и пришелец неотрывно смотрел на него. Шли минуты, ничего не происходило. Аристид затворил ворота и теперь хлопал ресницами, не решаясь заговаривать первым, ведь известно, что сдержанность и молчание у бернардинцев – первейшая добродетель. Наконец аббат склонил голову.
– Pax vobiscum, дражайший брат, – поздоровался он. – Какая нужда привела в нашу скромную обитель брата доминиканца?
Ответ последовал не сразу.
– Pax vobiscum, аббон, – тихо ответил монах. – Вы… меня не узнаёте?
Этот голос… при его звуках словно пелена упала со взора старого монаха.
Перед ним стоял брат Себастьян. Но боже, в каком виде! Почти ничего не осталось от прежнего, здорового, уверенного в себе, исполненного сознания собственной правоты инквизитора. У монаха будто отрезали половину тела и стёрли половину души.
– Иисусе, – прошептал настоятель, делая шаг вперёд, чтобы лучше рассмотреть испанца. – Это вы! Но что с вами случилось? И где ваши люди и ваш ученик?
Доминиканец грустно улыбнулся.
– Всё в прошлом, дражайший аббон, – сказал он и повторил: – Всё в прошлом. Я сложил с себя обязанности инквизитора. Капитул пошёл мне навстречу и, по теперешней немощи, предоставил мне право отойти от дел. Я…
– Вы больны?
– Увы. Меня ранило ядром.
– Ядро? – Аббат наморщил лоб. – Это такая штука, которой стреляют из пушки? – Он изобразил руками в воздухе шар и покачал головой: – Господь всеблаг, если позволил вам выжить после такого. Как это случилось?
– Долгий разговор. Почти всю зиму я провёл в больнице ордена в Брюсселе, а как потеплело, решил пойти сюда, чтобы встретиться с вами. К сожалению, в пути мне пришлось задержаться – сами знаете, какие сейчас настали времена.
– А ваша миссия? Вы достигли своей цели?
Брат Себастьян задумался.
– Достиг ли я своей цели… – повторил он, будто вопрос был ему непонятен. – Можно сказать, да. Достиг. Другое дело, что сейчас я не знаю, было ли это моей целью. Дражайший аббон, снизойдите к моей просьбе: я бы хотел некоторое время пожить в вашей обители.
Брат Микаэль не выразил ни удивления, ни тревоги, только чуть отступил с дороги и наклонил голову, жестом приглашая войти.
– Монастырь с радостью примет вас. Можете поселиться в лечебнице или, если хотите, киновия выделит вам тёплую келью.
– Если только это не затруднит братию. Брат Микаэль…
Аббат остановился. Оглянулся.
– Что? – спросил он.
Брат Себастьян приблизился. Посох его негромко стучал по оттаявшей земле.
– Брат Микаэль… я бы хотел вам исповедаться.
– Исповедаться? В чём? Вы согрешили?