Кукушка (СИ)

— Мне было двадцать лет. Я учился в художке… да-да, не смотри так… хорошему кузнецу очень важно получить художественное образование. Все складывалось неплохо, я учился и жил в области. А потом… бог его знает, что здесь произошло, что сделал отец… почему моя тихая и покорная мать решилась его оставить? Я столько лет истязал себя этим вопросом в попытке понять, почему они с сестренкой очутились в том сорвавшемся в пропасть автобусе? И можно ли было этого избежать…

На плечо легла ее маленькая ладошка:

— Мне очень жаль, Максим. Я знаю, каково это — терять близких…

Накрыв руку Марты своей, я продолжал:

— Отец… не выдержал этого. Застрелился.

Марта вздрогнула, прижалась ко мне тесней.

— Должно быть, он очень сильно любил твою мать.

— Может быть. Но долгое время я люто его ненавидел и винил в их с сестрой гибели.

— А сейчас? Сейчас ты тоже его винишь?

— Я не знаю, Марта. Я запутался. А тогда… я не мог больше здесь оставаться. Я бежал, бежал из этого места, бежал от себя, бежал от боли.

— И от кузнечного дела.

— Да… Забрав документы из института, я попал в армию. А там… моей злости нужен был выход. Я направил свою энергию на подготовку. Меня заметили. Отобрали в один элитный отряд… А потом одно за другое. Знаешь, как это бывает? А мне было, в принципе, все равно, чем заниматься.

Некоторое время Марта молчала, переваривая полученную от меня информацию, а потом сказала:

— Не думаю, что тебе стоит винить отца во всех бедах… Отказываясь от любимого дела, ты не его наказываешь. Ты наказываешь себя.

Я чуть сместил голову. Поймал ее понимающий взгляд. Мое сердце колотилось, как сумасшедшее, кровь пульсировала в ушах.

— Ты уже второй раз становишься на защиту моего отца. На защиту садиста.

— Не думаю, что он был таким уж плохим. Вас он не обижал… А то, что происходило за дверями спальни твоих родителей… Их предпочтения… это все только их касалось. Ты не должен его ненавидеть за это. Думаю… если бы твоя мать так уж сильно страдала от его обращения… она давным-давно бы от него ушла.

— Ты считаешь, в этом не было ничего такого?

— Нет. Не вижу смысла осуждать людей за их предпочтения, если те не выходят за рамки закона.

— Тогда почему ты осуждаешь себя?

Она не нашлась с ответом. Просто долгое время, не мигая, смотрела в мои глаза. Что она пыталась отыскать в их глубине? Отражение собственных демонов? Марта отвернулась. Отстраняясь от меня, от необходимости говорить, вновь склонилась над битыми стеклами. Изумрудный и цвета морской волны, коричневый и янтарный… Она перебирала осколки, крутила их то так, то эдак, меняла местами, а я тихонько за ней наблюдал. Одно из стеклышек упало на пол, Марта вскочила со своего места, присела на корточки, внимательно огляделась. Обнаружив осколок под лавкой, одной рукой она оперлась рукой о мое бедро, а второй осторожно подняла стекляшку.

— Со стеклом лучше работать в перчатках, — прохрипел я севшим голосом. Марта на коленях передо мной — слишком большое искушение. Будто понимая это, она мазнула по мне беглым взглядом и снова его отвела. А вот с колен вставать не торопилась. Мой член болезненно напрягся, натянув до предела грубую ткань джинсов. За ночь, проведенную с Мартой, я разрядился два раза. Недостаточно много…

— Ты снова напряжен… — шепнула она.

— Да… Хочешь мне с этим помочь? — Глаза в глаза. Золото в серебро. Испытывая…

Ее ладошка скользнула вверх по моей ноге и нерешительно застыла на молнии. Мне хотелось ее поторопить, но я не смел даже пошевелиться. Неловкие пальцы не с первой попытки расстегнули пуговицу, не сразу справились с ширинкой, не сразу извлекли болезненно напряженную плоть.

— Я не уверена, что у меня получится, я… — бессвязно пробормотала Марта, пряча панику за опущенными ресницами.

— Забудь обо всем! Просто делай то, что тебе самой хочется…

Марта осторожно скользнула рукой по стволу, завороженно наблюдая за происходящим. Так же завороженно она опустила голову и осторожно лизнула разбухшую, потемневшую от прилива крови головку. Так мало, и так много одновременно…

Глава 22

Он был, правда, очень большим. Но, несмотря на его пугающие размеры, я хотела Макса в себе. Каково это — почувствовать, как растягиваются мои мышцы, подчиняясь его напору? Каково это, когда внутри тебя не остается ни миллиметра свободного пространства? Когда кто-то другой, тот, для кого ты желанна до боли, заполняет каждый твой миллиметр? Мои руки скользнули по его бархатистой коже, чуть сдвинули её, еще сильнее открывая темную налившуюся соком головку. Язык осторожно коснулся уздечки, губы сомкнулись… Первое осторожное движение — его рваный вдох. То, как Макс реагировал на мои неумелые ласки, окрыляло, будило во мне какую-то дикость. И мне больше всего хотелось, чтобы и он обезумел.